Жирный рассмеялся.
– Забавный малый! Отдай мне его в жены?
– Жирный, ты пил вчера? – подозрительно уставился Джокер на помощника.
Еще двое помощников обошли Руслана сзади, сверля взглядами. Именно из-за него им поспать не дали. Остальные откровенно скучали чуть в сторонке, делая вид, что ловят каждое слово хозяина. На самом деле им было наплевать. Они и так знали, чем дело кончится.
– А-ха-ха! – зашелся Жирный смехом. И, тут же получив прикладом в лицо, упал на спину, разбрызгивая жидкую грязь.
– Идиот! Ничего нельзя доверить! Смотрите за ним! – кивнул Джокер на Руслана, а сам развернулся к лежащему на земле Николаю. Нагнувшись, он перевернул тело на спину.
Длинный тесак мгновенно поднялся от земли и уперся Джокеру в горло. Падая, Николай прикрыл его своим телом. Лицо Лиса было перекошено от боли и ненависти. Тесак ему было держать тяжело, и он взялся обеими руками.
– Дернешься, убью! Скажи своим людям, чтоб валили отсюда! Слышали все! Пошли вон! – крикнул он отчаянно.
Брови Джокера вопросительно поднялись. Лезвие упиралось в свежую рану. Джокер медлил, как бы взвешивая. Что Николай не шутит, было понятно. Но хватит ли у раненого сил исполнить свою угрозу? Люди Джокера оживились, утро перестало быть скучным.
За спиной послышался шорох и удивленные крики с примесью ужаса. Джокер пытался отклониться от меча, чтоб взглянуть на то, что творится сзади, но Лис надавил сильнее.
– Ну!
– Да пошел ты!.. – Губы его презрительно скривились, он отпрыгнул от Лиса в долю секунды. Но лицо его тут же вытянулось. Джокер с удивлением смотрел на клинок, торчащий из груди. Он взялся руками за холодное, обжигающее лезвие. Раздались выстрелы и крики. Душераздирающий рык разнесся по улице. Джокер развернулся всем телом на крик и успел увидеть, как нечто странное мечется между его людьми, сея ужас и смерть. А на хозяина никто и не смотрит. Руки перестали слушаться и не смогли вытащить меч.
Голова закружилась. Он упал на спину. Капли дождя шлифовали белое холодное лицо с синим отливом щетины и лужицами скапливались в остекленевших глазах, смотрящих в скучное серое небо.
* * *
– Мы знаем вас. Вы называете сами себя разумными. Но вы не разумны.
Мы разумны. Мы не убиваем себе подобных. Мы не отравляем тот воздух, которым дышим, ту воду, которую пьем, ту землю, на которой живем. Мы часть этого мира и сознаем это. Мы не знаем вражды, мы делаем то, для чего рождены. Рабочий не становится солдатом, а солдат рабочим. Нам чужды распри и беспорядок.
Мы не убиваем без нужды и не берем от природы больше, чем нам нужно. Вы убиваете всё и всех, и прежде всего себя. Вам нет места в этом мире.
Называя себя вершиной мироздания, вы не вершина. Вы ошибка. Вы не можете контролировать свою популяцию, поэтому придумали войны. У вас нет врагов, кроме вас самих. Но вы враги всем. Вы враги миру. И мир избавился от вас…
* * *
Муха сидел, поджав под себя ноги, длинные тонкие кисти рук покоились на острых коленях. Дыхание было еле заметно. Глаза закрыты. Если б не подрагивание длинных ресниц, можно было бы подумать, что он не живой. Он настроился на волну и слушал своего собеседника, делая мысленно заметки по поводу сказанного. Ему было что сказать в ответ, но он пришел не за этим. Ему просто нужно было пройти. Не мирясь и не воюя. Просто пройти по своему неотложному делу…
* * *
– Ничего не понимаю!
Хаймович почесал затылок. Эту фразу от него я слышал уже не раз, и руку в голову он запускал неоднократно. Я уже всерьез опасался за его шевелюру, как бы он лысину себе не начесал. Мне чесать было не то что нечего, но смысла не видел. Ну есть свет непонятно откуда. Есть, и ладно. Лампочка над входом горела, но исключительно в ночное время, пополняя запасы мошкары в плафоне. Откуда она запитывалась энергией, было неизвестно.
По остальным проводам ток не шел. Хаймович это выяснил доподлинно методом тыка, вставляя лампочку с патроном во все розетки. Никакого генератора тока, никакой мощной электростанции, которая поставляла бы электроэнергию в город, он так и не обнаружил.
Объект оказался захудалой войсковой частью непонятного назначения. И баста! И никаких подземелий, тайных лабораторий с загадочными существами. Ничего!
Хаймович обмерил всё здание шагами внутри и снаружи. Посчитал толщину стен. Всё сходилось. Не было тут потайных комнат. Побывав в подвале, вернулся оттуда грязный и разочарованный. О дальнейших поисках можно было забыть. Кабы не окаянная лампочка.
Когда она загорелась в первую ночь. Хаймович места себе не находил до утра. Затем готов был здание развалить, лишь бы узнать, куда провод уходит. Уходил провод куда надо. На электрическом щите, вмурованном в стену, Хаймович нашел-таки фазу и получил по ней сдвиг. Кабеля к щиту приходили снизу, из подвала. В подвале же их не было.
Хаймович ворчал что-то про загадочную русскую душу и извечную привычку делать всё через то место, через которое ничего путного на свет не появляется. Чертежи, допустим, делают правильные, но какой монтажник их придерживается? Главное, что из пункта А в пункт Б ток идет, и плевать, что кратчайшая линия – это прямая. Провести могли и зигзагом, и спиралью, и вообще какой-то линией в геометрии неизвестной.
Впрочем, занимался Хаймович своими поисками вечного источника тока почти в одиночку. Нас с Федором занимало закрытое помещение. Хаймович ненароком обмолвился, что это, должно быть, оружейка. Может, мы и придумали бы как ее вскрыть, если б не обустройство жилья. Каждый отобрал себе по комнате на втором этаже, чтоб звери не достали, и понеслась нелегкая. Под чутким руководством женщин мы с Федором и Шустрым только и успевали таскать разный хлам. Они даже Ябеду умудрились припахать. Он безропотно таскал разные неподъемные вещи. Каким образом? Загадка.
Женщины порхали как бабочки, указывая сделать то и это. Они здорово сдружились.
Мы с Федором кое-как открутились от их проблем на третий день и под предлогом поисков пропитания ушли в лес. Охота прошла удачно. Подбили двух зайцев и одну собаку с толстым задом. Собака оказалась не собакой, а барсуком. На барсучьем жире зайцев и пожарили. Хаймович между делом сплел мордушку из ивовых веток и кости от дичи просил не выбрасывать. Он обещал их потом обжечь и закинуть в мордушку для привлечения рыбы. После обеда я решил прогуляться.
Ябеда привязался ко мне, как к родному. Ходил за мной следом и, что удивительно, даже не ныл по обыкновению. Поначалу он меня нервировал, а потом я привык к нему, как Хаймович к своему коту. Иногда даже разговаривал. Точнее, размышлял вслух. Ябеда слушал внимательно, иногда даже казалось, что он понимает, только сказать не может.
