другие держат факелы и дубины. В тени кто-то еще, но я не могу их рассмотреть...
Гадство... Я прекрасно знаю, как выглядят крестьяне в средневековье. А как лихой народ, шустрый на халяву и грабёж.
Тот, что с мечом, приближается. Отчётливо чувствую вонищу кислого перегара. Сломанный нос, щёки, испещрённые шрамами и струпьями после оспы. Чмокает губами:
— Оп-па! Ты глянь-ка какой красавец, а...
Другой мужик с проплешинами поднимает факел, рассматривает меня, как прокажённого.
— Старшой, аккуратнее... эта... он же с колдуном якшался...
— Где колдун, малец? — сводит кустистые брови «старшой».
Та-а-ак, а теперь немного правдоподобности, чтобы кишки не выпустили за наглые нотки в голосе. Нет ничего веселее, чем прикидываться тем, кем ты не являешься. Благо, даже стараться не надо. Дыхалка и так разрывается, а бок болит, как от марафона. Бесполезное тело.
Слезу выдавить, к сожалению, не получается. Актер из меня не очень...
— Он за сердце схватился, упал... Я убежал. Не знаю, что потом...
Перебивает:
— Понял. Тихо, малец, не кипишуй... Ну-ка... где-то больно? Дай-ка посмотрю...
К сожалению, тело соображает медленнее, чем мозги. Массивный кулак выбивает из меня дух. Если бы не слой жира, то солнечное сплетение не выдержало бы такого удара...
В глазах мутнеет от боли. Хватаю ртом воздух, падаю на колени.
— Киса, проверь следы! Не хочу, чтобы колдун нам жопы подпалил!
— Я тебе не Киса! — возмущается женский голос. — Вот сам и иди один ночью колдунов искать! За дуру меня держишь?! Если он еще не сдох, то больше высунуться у родового замка не рискнёт! Мы нашли жирдяя! Всё, уходим!
Уткнувшись лицом в землю, тяжело понять, что происходит. Да ещё и эта боль по всему телу... Ух, какой же я слабак. С одного удара слёг...
Может, заключить сделку с черепом была не такая уж и плохая идея?..
Хотя... чем бы мне это помогло...
Чувствую, как меня хватают за ноги.
— Раздери меня дикие бараны, — ворчит хриплый голос. — Сколько же пудов в этой свинине!
Та-а-ак... что-то во мне просыпается? А, старая добрый нрав. Не привык я к такому обращению. Ох, как не привык. Может лягнуть урода по яйцам?
Нельзя! Терпи, Ден. Терпи. Это ради твоего выживания.
Меня привязывают к дереву, прислонив спиной. Просто и без прикрас — обмотали верёвкой от пуза до шеи. Только ногами поёрзать, да пальцами пошевелить. Всё тело сразу же начинает болеть, ныть, затекать.
— Вы гляньте, какой тихий... Ты чё не плачешь, малец?
Надо мной высится тощий парень лет двадцати. Его самого можно назвать мальцом. Вон даже бородка на пушок похожа. Но он очень старается походить на своих старших товарищей.
Очень хочется нагло уставиться в его козьи глазки и послать на все возможные весёлые буквы, но я не настолько неадекватный коллекционер, чтобы выёживаться в таком положении. Если они ударили один раз, то ничто не помешает им сделать из меня боксёрскую грушу. Поэтому вместо этого я просто опускаю голову. Даже шакалам нельзя смотреть в глаза, если они бешеные:
— Отец заплатит за меня.
Это, конечно, не совсем факт, но вдруг сработает. Ведь именно этого и ожидают бандиты. Я без понятия, как сильно любит меня папа. Судя по тому, что вместо его бравых вояк за мной явились местные бандюгаи — не очень сильно.
Чёрт, как же мало я знаю... Как вообще можно выжить в мире, где нихрена непонятно? Это реально? Или через двадцать минут мне конец?
— Серьёзно, малыш? Не плачешь? Думаешь что ли мы за твой труп денег не получим и...
Парень прерывается из-за знатного подзатыльника «старшого»:
— Рот закрой.
Старшой многозначительно смотрит на охреневшего парня, уходит к остальным.
Так, а вот тут я не понял. В каком смысле деньги получат за мой труп? Я совсем другое слышал.
Парень смачно шмыгает носом, сплёвывает. Успеваю убрать ноги и плевок шмякается на землю:
— Голубокровая паскуда! Вы гляньте на эту свинью! Да он жрёт на всю мою деревню! Поди не хлеб да шкварки! А мясцо рубленное, да вина эльфийские!
Эльфийские?! Я не ослышался?! На какой-то миг даже забываю нервничать. Как, мать вашу? Как в моём мире могли придумать сказку, которая здесь реальна?! Неужели, тут и правда есть эльфы? Те самые? Красивые, гордые, таинственные?
Слышу отдаленный голос старшого:
— Последнее предупреждение, Шмыг. Отвали от него, иначе я тебе яйца отрежу. Костёр иди разведи, заночуем тут. В это время по лесам бродить опасно. Ещё и колдун этот, мать его за волосатые сиськи...
Парень отходит, оставив меня. Наконец-то могу оценить обстановку. Всего пятеро мужиков и одна женщина. Со «старшим» и Шмыгом я уже познакомился. Вид еще троих уродов надежды на счастливое будущее в этом мире не добавляет. Это же откровенные головорезы. Все в шрамах, заросшие. Их рожи будто каждый день соревнуются с камнями, кто крепче.
А вон и женщина... Точнее, девушка. Не понять, сколько лет. Семнадцать? Тридцать? Сидит на коряге, угрюмо затачивая колышек. Одета по-бандитски элегантно. Кожаные штаны, какой-то полукорсет с ремнём на белую мужскую рубаху, три кинжала — похожи на метательные. Волосы то ли седые, то ли белоснежные, лишь немного грязные.
Девушка поднимает голову, и мы встречаемся взглядами. Мне становится не по себе. Ох, не привык я чтобы на меня смотрели так неприятно. Того и гляди, просверлит насквозь.
— Киса, даже не думай об этом, — замечает «старшой» её взгляд, подкидывая полешко в костёр. — Мы за него словим хороший куш. На пару лет сойдём с большой дороги, заживём.
— Я. Тебе. Не. Киса, — скалится «Киса». — Ты знаешь, что он сделал, а?!
Я — сделал? Что я сделал? Я не знаю. Гадство, что же я сделал этой Кисе?
— Я ему уже ребро сломал, — хмыкает старшой. — Ночью меня согреешь за это.
Ну, вообще-то, не сломал. По толстым бить надо сильнее.
«Киса» щерится, как настоящая киса перед псом:
— Этой ночью я перережу тебе глотку, если притронешься ко мне, Стилет.
Стилет? Шмыг? Киса? Понятно. Это — не имена, а бандитские кликухи.
Старшой Стилет лишь отмахивается и фыркает. А вот Шмыг подходит к Кисе, широко расставляет ноги, уперевшись кулаками в бока:
— Ты че, сучка, дорогу попутала со старшими так базари...
Пум!
Шмыг падает, сжимается, ухватившись за пах, по которому Киса проехалась кожаным сапожком. Воет покусанным шакалом, а Стилет
