— А сейчас они где?
— В Зимске задачи выполняют.
— Все хоть целы?
— Насколько знаю — да, — кивнул Герасим и поздоровался с солидной наружности господином в штатском, который собирался погрузиться в чёрный легковой автомобиль без опознавательных знаков ОНКОР. — Доброе утро, Борис Евграфович!
— Утро доброе, Герасим.
Я тоже кивнул, отметив, что уже встречался с Борисом Евграфовичем прежде — в одном из авиационных ангаров где-то на окраине Всеблагого; там он входил в разряд условных умников. Явно какая-то шишка из числа научных работников. Сейчас его, к слову, сопровождал прапорщик ОНКОР, а за рулём автомобиля сидел сержант.
Они уехали, а вот мы немного задержались, поскольку следующие пятнадцать минут вновь нарядившийся в комбинезон Герасим осматривал свой автомобиль, что-то подкручивал и регулировал, а ещё, прежде чем устроиться за рулём, внёс записи о своих манипуляциях в сервисную книжку. Я уселся рядом и — покатили.
Сегодняшняя поездка понравилась даже больше вчерашней, вот только приехали мы за час до первой пары, пришлось идти в буфет, покупать чай и начинать разбирать подготовленную для меня Герасимом литературу. Попробовал пропускать вступления и сразу вникать в суть работ, но не понял примерно ничего. Тогда плюнул на всё и дошёл до кафедры кадровых ресурсов, где с разрешения одного из коллег Альберта Павловича сел за пишущую машинку и напечатал ходатайства для допуска к учётным записям студентов и курсантов. Подписантом поставил Ингу, как члена студсовета и руководителя инициативной группы по реализации исследовательского проекта, а адресовались они ректору РИИФС и главе комендатуры. В качестве обоснования я указал необходимость формирования репрезентативной выборки для сравнения динамики развития способностей к оперированию сверхэнергией.
Ну а дальше началась беготня. Нет, на лекциях я исправно строчил конспекты, но двухнедельный пропуск занятий пусть даже и по уважительной причине без последствий остаться не мог, вот и пришлось просить нужные записи у других студентов и договариваться о пересдаче контрольных с преподавателями. Многих профессоров и доцентов подменяли аспиранты, что моей задачи нисколько не облегчало, и особыми успехами похвастаться не вышло.
Но зато не подвела Инга. Я отыскал её в одном из выделенных студсовету помещений, отвлёк от разговора с другими барышнями о значимости женской дружины и попросил подписать ходатайства, а после заглянул в каморку Касатона Стройновича.
— Ага! — поднялся он из-за стола. — Явился!
Выглядел заместитель председателя студсовета не просто помятым, а смертельно усталым, глаза покраснели, лицо осунулось, неизменными остались лишь аккуратная причёска, щегольские усики и гладко выбритые щёки.
— Так точно, — вздохнул я. — Явился.
Касатон набрал в лёгкие побольше воздуха, но ни орать, ни даже просто повышать голоса не стал, тихонько выдохнул и вновь опустился на шаткий стул, указал мне на табурет.
— Садись! — после спросил: — Как съездил?
— С приключениями, — сознался я. — Мне бы тут завизировать…
Стройнович наскоро просмотрел ходатайства и спросил:
— Проект зарегистрирован?
— Нет, — сознался я.
— Ну и как тогда визировать?
— И что делать?
Касатон шумно вздохнул и уточнил:
— Инга у вас официальный руководитель?
— Она, — подтвердил я. — Только не у нас. Я в инициативную группу не вхожу. Просто выборку сделаю.
— И это правильно, — кивнул Стройнович.
— Ну да, работы невпроворот…
— Не в этом дело, — мотнул головой Касатон. — Просто проект чисто от представителей военной кафедры точно необходимого количества голосов не наберёт. Вам людей с других факультетов привлекать нужно. Как Инга проект зарегистрирует, приходи, я у Севы ходатайства завизирую.
— Так она прямо сейчас!
Касатон страдальчески вздохнул и посмотрел на часы.
— Давай быстрее тогда! Обед начинается.
Много времени на бюрократические формальности не ушло, да и Стройнович смог получить визу председателя студсовета буквально за пять минут. Правда, тот лишней ответственности на себя брать не пожелал и ограничился припиской, что изложенная в прошении информация об инициативной группе и проекте соответствуют действительности. Меня это всецело устроило.
— Ты обедал уже? — спросил Касатон Стройнович. — Нет? Тогда в столовой поговорим.
Мне заниматься делами дисциплинарного комитета студсовета нисколько не хотелось по причине банального отсутствия времени, но и взять самоотвод не было никакой возможности, так что я кивнул.
— Давай!
Мы вышли в коридор, и там Стройнович сразу распахнул соседнюю дверь и заглянул в каморку, большую часть которой занимал огромный самодельного вида радиоприёмник. На табурете рядом с аппаратурой расположился незнакомый мне старшекурсник. Он оттянул с ушей наушники и на невысказанный заместителем председателя студсовета вопрос сказал:
— Пока ничего нового.
Касатон кивнул и закрыл дверь. Мы вышли на улицу и двинулись к столовой. У ближайшего столба с тарелкой репродуктора толпились студенты, и я спросил:
— А какие вообще новости?
— Так это ты из столицы вернулся! — хмуро глянул в ответ Касатон.
Я развёл руками.
— Да меня в Службу реабилитации мобилизовали. В воскресенье с утра на дирижабль погрузили — и сюда!
Взгляд собеседника вроде как даже потеплел, Стройнович тяжко вздохнул и посетовал:
— А меня на фронт не пустили. Говорят, тут больше пользы принесу, но это они лукавят. Просто на медкомиссии кандидатуру зарубили. Из-за того ранения. Ну ты в курсе…
Я кивнул. В этом отношении мы вроде как коллегами по несчастью оказались, а что я повоевать успел, так отзыв в тыл обидней вдвойне.
— На границе со Срединским воеводством ситуация стабильная, — поделился со мной последними новостями Касатон, — наступление Окреста выдохлось, части юго-западного военного округа даже в наступление перешли. Оттуда они нашего удара не ждали. На этот рассчитывали, как его по-оксонски… — Он пощёлкал пальцами. — А! Блицкринг! Тьфу-ты! Блицкриг!
— Здорово! — обрадовался я. — А что в столице?
— Пока непонятно, но вроде наши выдавливают монархистов из города понемногу.
В этот момент нас окликнули. Точнее — окликнули моего спутника.
— Касатон! — обратилась к нему симпатичная фигуристая барышня в не по погоде лёгком сарафанчике. — Ты когда меня на танцы поведёшь?
Тот приобнял студентку и поцеловал.
— На танцы к концу дня сил не остаётся ни физических, ни моральных. Давай лучше в каком-нибудь спокойном заведении поужинаем?
— Сегодня?
— Да, я тебе позвоню.
Когда мы отошли, я не удержался от усмешки.
— И позвонишь?
Касатон оглянулся и хмыкнул:
— А ты бы не позвонил?
Я тоже поглядел вслед барышне и признал:
— Да уж позвонил бы, наверное.
В столовой мы выстояли не слишком длинную очередь, заставили подносы тарелками и заняли свободный столик.
— Ты, давай, к работе комитета подключайся, а то я уже зашиваюсь просто! — потребовал Стройнович, стоило нам приступить к трапезе. — А знаешь, почему я зашиваюсь? Потому что все зашиваются! Полицейское управление расформировали, самых толковых сотрудников из Бюро оперативного реагирования в помощь комендатуре забрали, а на нас теперь ещё и оценку благонадёжности студентов навесили. И попросили дать мотивированное суждение по преподавательскому составу!
— Дела! — присвистнул я.
— То-то и оно! — кивнул Касатон. — И бытовуху с нас никто не снимал, материалы копятся! Но там ещё потянуть можно, другое горит — за эти дни с поездов кучу студентов сняли, которые на фронт добровольцами рванули. Надо разобраться, кто нашим помогать собирался, а кто — наоборот.
Я мрачно уставился на собеседника.
— Неужели есть и такие?
— Исключать нельзя, — веско произнёс Стройнович. — Прямо сегодня получи протоколы задержания и начинай разбирать с ними, не тяни. Где возникнут сомнения — вызывай студентов на разговор. Только назови это собеседованием, полномочий на допросы у нас нет.
