он без малейшей паузы. Сюда приехал местный князек и редкостный палач Ябу-сан, сегодня, крайний срок завтра, он захочет поговорить с кормчим или капитаном этого корабля.
— Мы погибли, — захныкал Йохан.
Ал дождался, когда моряки немного поизольют свой ужас, и продолжил.
— Я сам слышал, как Ябу-сан сказал, что так как он князь, то и желает разговаривать только с вашим начальством. Переводить при этом будет проклятый иезуит. Инквизитор, у которого несколько лет назад наши единоверцы вырезали всю семью.
— Адмирал умер, кормчий свихнулся. Кого же мы пошлем на переговоры? Нужно провести голосование, — нашелся вездесущий Винк. — Предлагаю себя. Я вас не подведу. Все как есть скажу этому князю, растолкую, кто мы да что. Или давайте старину Тома Корфа, у него тоже язык дай бог как подвешен.
— С какой стати тебя — бездонная бочка? У нас есть купец, на чьи деньги Блэкторн закупал товар и ремонтировал посудину, он не менее других имеет право назваться капитаном. Выберем Ханса Питер-зона, — предложил кандидатуру хромающий на правую ногу Баккус.
Раздались сразу же несколько голосов за и против.
— Итак, у нас получается три претендента, — отметил Винк. — Я, Корф и Ханс Питерзон.
Самый молодой, но уже достаточно стрелянный воробей Крок встал со своего места и велел всем трем претендентам занять разные углы. Ала потеснили, и он автоматически присел в четвертом, свободном углу.
— Я был на «Святой Катерине», когда во время атаки капитан был убит пушечным ядром, после этого мы выбирали нового капитана, — деловито объяснил свои действия юнга. — Если голосовать поднятием рук, считающий может не разглядеть и посчитать кого-нибудь дважды, в то время как если мы все просто подойдем к тому, кого считаем наиболее достойным, все сразу же станет понятно.
— Выбирайте меня, — требовал негоциант. — Я богатый человек и по приезде домой возмещу всем потери и заплачу положенное жалование.
— Не его, а меня, — голосил Винк, — братки, подумайте сами, на кой черт вам торгаш в капитанах?! Пусть себе обсчитывает простачков в своих лавках — продажная шкура. Выберите меня, я вас не оставлю, все по справедливости. Только в море выйдем, весь спиртной товар разделю между членами команды.
— Не верьте ему, это мой товар! Господин Винк не имеет права, — вопил негоциант. — А когда домой придем, я новый корабль снаряжу и одного из вас сделаю капитаном на «Лифде», другого на новом корабле. Клянусь распятьем!
— Не слушайте этих говноедов. Винк пьяница и к тому же главный артиллерист корабля. Из пушки стрелять — не по морю ходить. Ему нас потопить привычнее, чем грамотно курс держать. Пораскиньте мозгами — я приведу корабль не хуже кормчего. Меня выбирайте, — не отставал от других Корф, его изъеденное оспинками лицо покраснело и оттого напоминало недостаточно хорошо прожаренное мясо.
По сигналу юнги моряки встали со своих циновок и нога за ногу перешли кто к Винку, кто к Корфу, а кто и к Питерзону. При этом артиллерист получил значительный перевес голосов. Ал отметил про себя, что предвыборная компания Винка действительно была самой соблазнительной, потому что жалование, компенсация и новый корабль — это когда еще. А дармовая выпивка здесь и сейчас. Только доберись до капера, а там…
— С этого момента я ваш капитан! Ура! — завопил довольный Винк.
— Постойте! — наконец вступил в предвыборную гонку Ал. — Ты — Винк — капитан. Допустим. Значит, ты собираешься разговаривать с Ябу о судьбе команды и корабля?
— А почему бы и нет? — осклабился Винк. — Поди, язык имеется.
— Японский? — Ал приподнял бровь.
— По-японски ты говорить мастак, брат. Мы тебя иезуитам не выдали, так что теперь ты будешь за переводчика.
— Ничего не получится. — Ал развалился в своем углу, подоткнув под спину удобную подушку.
— Почему не получится? — Глаза Винка были переполнены злобой и одновременно с тем страхом. Ты что же, сучий потрох, своих решил бросить? — Его рука метнулась к поясу, где, должно быть, он привык держать нож. — Так я же тебя голыми руками на кусочки порву.
— Меня-то за что? Я же пришел и сказал, что ихний даймё желает беседовать только с капитаном или кормчим. О переводчиках ничего не было сказано.
— А как же мы с ним поймем друг друга без переводчика? Без переводчика никак нельзя. — Глаза Винка заметались, на лбу выступили крупные капли пота. Наконец до него дошло, что хотел сказать Ал.
— Переводить будет отец Себастьян, или Себастью, как его тут называют. Я же вам сказал, когда пришел. — Он притворно зевнул.
— Этот напереводит! Очернит, как пить дать. Тем более если у него к нашему брату личные счеты, — заохал негоциант. — Распнут или голову долой, а то и на костер. Как у них тут с пиратами обходятся?
— По-разному обходятся, — утешил его Ал. — Кого-то в котле живьем сварят, кого-то на кол посадят, кого-то, ясное дело, распнут, а кому-то прямая дорога на костер. Японцы много видов казней знают, они нас всех по-разному порешат, а у них еще полна коробочка всякого разного останется.
— Что же делать? — заныл Баккус.
— Единственный шанс. — Ал гостеприимно указал на место в своем углу. — Присоединяйтесь. Выбирайте меня капитаном или кормчим, и я буду вести переговоры.
— Какой умный! Вот так, в море не ходивши, добычи не бравши, и в капитаны! — взорвался Винк.
Несколько человек попытались наброситься на Александра, но он быстро раскидал их, демонстративно стараясь наделать как можно больше шуму и круша тонкие перегородки. На шум к месту потасовки уже бежали самураи, Александр выскочил навстречу и, приметив Оми, кинулся ему в ноги.
— Оми-сама, помогите мне, пожалуйста. Спасите! — прокричал он на ломаном японском. — Оми-сама, я капитан этого корабля, я поддерживаю здесь порядок, а моя команда подняла бунт против меня. Помогите, пожалуйста, накажите их за неповиновение.
Оми отдал короткий приказ, и в то же мгновение ворвавшиеся в комнату самураи успокоили потасовку, оглушив тройку самых буйных и связав остальных. Оми снова что-то гавкнул. Мимо них протащили упирающихся, орущих проклятия и скулящих от страха матросов.
Философы говорят, что следует стремиться к золотой середине во всем. Самурай должен достичь золотой середины. Помедитировать в центре и идти дальше. Путь самурая как направленная стрела.
Из изречений господина Тода Хиромацу
Ал ел рис в полном одиночестве в большой и словно осиротевшей после выдворения оттуда команды комнате. Порядок был восстановлен, сквозь тонкую рисовую бумагу на Ала изливался свет луны. Он сам попросил не приносить дополнительного света, желая побыть какое-то время в одиночестве.
На душе было неспокойно. Он
