Ознакомительная версия.
Олег едва подавил готовый уже вырваться вопрос. Нет, спрашивать ничего не стоит. Вдруг мальчишка-вестовой и на самом деле ни при чем, а Доцент ведь наверняка ухватится за сорвавшееся с языка имя. Почему ты, дорогой мой Музыкант, спросил именно о нем? Он что-то знал? Знал, но не рассказал? Так он же, наверное, враг, точно такой же, как ты, потому что, не будь он врагом, давно уже явился бы с повинной. Все-таки сейчас лучше промолчать. Промолчать, а затем разобраться самому. Если еще будет у него какое-нибудь «затем».
Или снайпера сдал Кравченко, которому Олег сам рассказал о своих встречах с Флейтистом? И тогда все разговоры про слежку — вымысел, вранье, с помощью которого Доцент пытается сейчас выяснить, что же на самом деле известно Музыканту, насколько глубоко он во всем этом увяз? Но нет, вряд ли, Кравченко обычно играет честно. Хотя… Олегу всегда казалось, что уж Данила Сергеевича-то он знает как облупленного, но при этом он сам в любой момент был готов признать, что не умеет разбираться в людях. И все-таки скорее Олега действительно выследили — уж больно уверенно и детально рассказывает штабист о том, что им удалось выведать. Но кто? И как?
— Твой серый дружок ходит тайными путями, — продолжал тем временем Доцент. — Они практически не охраняются, Олег. Видимо, этой твари тоже приходится что-то скрывать от своих, да? Ну хорошо, об этом мы поговорим потом. Главное сейчас — то, что эти пути ведут в глубь «серой зоны». И заканчиваются чем-то вроде детских садов. Мужики, когда вернулись, говорили, что совсем прифигели: бесконечные подземные ясли — и крысята, крысята, крысята…
Он вдруг замолчал и неожиданно улыбнулся.
— Все как у людей. Почти. Какие-то няньки ходят. Бутылки с молоком, манная каша и даже горшки. Представляешь, Олег, — горшки. Крыски бегают, пищат, суетятся и выносят за крысятами горшки. Обалдеть можно, продвинутые. Но — главное — минимум охраны. Как ты думаешь, Олег, зачем я все это тебе рассказываю?
Музыкант пожал плечами. Доцент вновь посерьезнел:
— Я тебе объясню. Если кто-то узнает о твоих шашнях с серыми, это может кончиться плохо. Как бы логика ни подсказывала, что ты не можешь быть на их стороне, есть у нас до сих пор некоторые, которые предпочтут повесить тебя сначала на всякий случай, а рассуждать станут потом. Если вообще станут. Но пока еще есть время и можно сделать вид, что ничего не было. Никакой Музыкант не ховался от своих сородичей по темным норам с каким-то крысюком. За ним не приходилось следить, чтобы, не дай бог, не продал он за тридцать сребреников главную военную тайну… Слушай, Олег, ты вообще знаешь хоть какую-нибудь военную тайну? Тем более что у нас их не так уж и много. Все могло быть совсем иначе. Хочешь послушать?
— Валяй, — наконец открыл рот Олег.
— Валяю, — согласился штабист. — Мы сделаем из тебя героя, парень. Не сразу, конечно, потом. Сейчас я расскажу, как все было на самом деле. Не было никакой говорящей крысы. Не было тайных встреч. Был очередной твой рейд в «серую зону». Да, без пропуска. Не отмечаясь на посту — ну и хрен с ним, победителей не судят. Ты нашел этот ход. Как? Почему тебе удалось, а разведчикам, которых то и дело отправляют искать что-нибудь в этом роде, всякий раз доставалась дырка от бублика? Да вот так вышло. Ты же ненормальный. И вот в итоге все нормальные — лузеры, один ты — победитель. Ты вернулся и рассказал мне про тоннель. Даже Вась-Палыч ничего не узнает, придется ему довольствоваться тем, что мы ему скормим. А? Каково?
— Неплохо звучит, — согласился Музыкант.
— Неплохо? По-моему, так вовсе отлично. Сначала, конечно, нужно выиграть. А после победы мы покажем всем нашего героя. Доволен? Ты же хочешь признания своих заслуг? Чтобы завистники померли от зависти, а скептики засунули скепсис поглубже себе в задницу? Мы же не верили тебе, когда ты нам втолковывал про крысу с флейтой. А тут мало того, что она правда есть, так она еще и разговаривает. Правда ведь? Вот так, как мы с тобой сейчас, разговаривает? Никак в это поверить не могу.
— Я тоже не сразу поверил.
Доцент глянул Олегу в глаза. Снайпер не стал отводить взгляда. Мне скрывать теперь нечего, подумал он. Я на самом деле удивился, когда она заговорила. Ах, Доцент, если бы ты только смог увидеть ее той ночью, избитую, окровавленную, потерявшую всю надежду на то, что ее волшебная сила поможет, приготовившуюся умереть и выпрашивавшую пощады.
— Вам-то зачем это надо? — продолжил Музыкант. — Почему бы не обойтись без меня? Просто взять и выиграть войну. А Музыканта — в отходы.
— Хороший вопрос, Олег.
Доцент наконец опустил пистолет. С глухим стуком положил его на стол. С видимым удовольствием потер ладони, переплел пальцы и хрустнул ими. Неужели доверяет?
— Не хочу конфликтов. Никаких. Никогда. Даже между тобой и всеми остальными. Мне войны банд во как хватило. — Он резко прочертил по горлу ребром ладони. — Что, если мы одни и остались только на белом свете? Не хватало еще, чтобы мы передрались и снова принялись рвать глотки друг другу. Нет, Олег, я понимаю, что ты себя чувствуешь не таким, как все. Но я же говорил, что не верю, будто ты можешь предать. То, что ты не такой, как мы, не делает тебя автоматически таким, как крысы. Ты ведь живешь с нами, воюешь на нашей стороне, у тебя здесь. — Доцент взглянул на стоящую у окна Иришку, — девчонка, у вас с ней любовь. Доступно объясняю? Вижу по глазам, что доступно. Что еще тебе нужно? Ах да. Ну, сам ты не проговоришься, Ирка твоя станет молчать, в этом я уверен. Мои ребята тоже никому не расскажут. Мне, как ты понимаешь, нет никакого резона трепать каждому встречному-поперечному, как оно было на самом деле. Ну что, по рукам?
Доцент встал из-за стола, оставив пистолет лежать на полированной светло-коричневой столешнице. В два шага оказался рядом с сидящим на стуле Музыкантом. И протянул ему руку:
— Договорились, Олег? Я даже не буду спрашивать, о чем вы там болтали с крысой. Какая теперь-то разница?
Иришка во все глаза смотрела на то, как ладонь Доцента повисла в воздухе. Судя по лицу девушки, она едва сдерживалась, чтобы не закричать: да соглашайся же, дурак!
Ну что, спросил сам себя Музыкант: ты хочешь быть героем? Согласись, это приятнее, чем прослыть предателем. Что, положа руку на сердце, тебе разве не хотелось, чтобы наступил такой момент, когда твои заслуги будут признаны и ты получишь награду? Неужели ты ее не достоин? Цена же минимальна: немного лжи, которая совершенно безвредна. Он ничего не должен Флейтисту. Странное чувство родства, которое, по представлениям снайпера, начало возникать между ними, еще не утряслось и не устоялось, не связало их с говорящей крысой нерушимыми узами. Да и сам Флейтист должен был понимать, что рискует, встречаясь с ним. Попытка заговорить с врагом, увидеть в нем не мишень, а равного себе, такого же, как ты, всегда чревата риском, и раз говорящая тварь это знала, значит, могла предположить, чем все обернется. На Олеге нет никакой вины.
Ознакомительная версия.
