Ознакомительная версия.
– А что за два раза на грани провала? Когда это? Один, наверное, у «Бабы-Яги»?
– Ну, да. Матрена Ивановна меня сразу раскусила, еще до того, как раздела, чтобы вылечить. Я все боялась, что она тебе расскажет. До сих пор удивляюсь, почему она этого не сделала.
– Из женской солидарности, наверное, – усмехнулся мутант. – А второй случай?
– Второй я тебе как раз рассказала. А вот первый… Помнишь девочку Нюру?
– Еще бы не помнить, – перестал улыбаться Глеб. – Я ее теперь до конца жизни не забуду…
– Так вот, я пошла к реке мыться, помнишь? А Нюрка, оказывается, за мной увязалась. Ну и увидела меня раздетую…
– А! – воскликнул мутант. – То-то она тогда с такими круглыми глазами примчалась: «Он! Он! У него!..» Тебя в тот раз от провала «галерщики» спасли, не успела нам Нюра поведать, что у тебя лишнее и чего не хватает.
– Ладно тебе, – сконфузилась Сашка и шлепнула Глеба ладошкой. – Ты лучше теперь про себя расскажи. И про Пистолетца. Он-то как тебя обманул? И где он сейчас? Почему ты про него у Святой спросил: жив ли он? И почему он Лик?…
– Как у тебя много вопросов, – попытался улыбнуться мутант, но ничего у него не вышло. – Ладно, расскажу по порядку, тогда все тебе станет ясно.
Глеб рассказал Сашке все. То есть, абсолютно все, решив не скрывать даже самой малости. Он посчитал так: хватит недосказанности и лжи! Если он больше не хочет купаться в этой зловонной луже обмана, то начинать нужно с себя. Да и зачем что-то скрывать от этой славной девчонки? Она ведь тоже рассказала ему о себе все, и теперь ему стало ясно, что никакой «Сашок» не обманщик, а всего лишь жертва омерзительных обстоятельств.
Ошарашенная рассказом мутанта девушка слушала его, раскрыв рот, не в силах вымолвить ни слова. У обоих остался недопитым чай, к булочкам никто из них также больше не притронулся.
Когда Глеб закончил повествование, между ними повисло долгое молчание.
Наконец, Сашка вымолвила:
– Бедный Пистолетец! Жалко его…
– Бедный? – возмутился мутант. – Да он же предатель!
– Ты же сам знаешь, что нет. Он ведь тоже обманывал тебя не нарочно…
– Да знаю я, знаю! – рубанул Глеб воздух ладонью. – Но все равно… И я сам не рад тому, что с ним теперь может быть. Я обязательно поговорю с ма… со Святой. Сделаю все, что от меня зависит, чтобы его спасти.
– А еще знаешь что?… – задумалась девчонка.
– Что?
– Я уже и сама начала догадываться, что ты для Святой не просто странный мутант. Когда я говорила ей о тебе, у нее в глазах что-то менялось… Они становились такими синими-синими и глубокими, как лесное озеро. Мечтательными, грустными… И ко мне она сразу стала по-другому относиться, словно я ей тоже родная… Правда, до этого она показала меня одному… Погоди-ка, ты говоришь, что Дед Мороз носит красную шапку и у него длинная борода?
– Да, длинная седая борода и красная шапка. Без козырька.
– Нет, этот был одет во все черное, как все храмовники. И кепка у него была черная, матерчатая, с козырьком. Но борода тоже длинная и седая.
– Ты думаешь, к Святой приходил Дед Мороз? – рассмеялся Глеб. – Этого не может быть. Они же заклятые враги! Правда, сейчас между ними перемирие, но я не думаю, что они встречаются лично – наверняка для переговоров и всего прочего есть какие-то парламентеры.
– Ну, да, наверное… Просто я вспомнила про бороду.
– Бороду любой может отрастить.
– Я не могу, – прыснула Сашка.
– Теперь я в этом не уверен, – снова засмеялся мутант. – Ты если и не отрастишь, так наклеишь. Своим суперклеем.
– Папиным, – сразу погрустнела девушка. – Но его больше нет. Ни папы, ни клея.
В дверь опять постучали.
– Да, – одновременно сказали Глеб и Сашка.
Вошла та самая женщина, что приносила чай с булочками.
– Вас приглашает на ужин Святая, – торжественно объявила она.
– Надо же, какая честь, – буркнул под нос мутант и повернулся к Сашке: – Ну что, пойдем?
– Давай сходим, – улыбнулась та. – А то я что-то проголодалась… Ой, мы же булочки не доели!
– Думаю, нас сейчас чем-то более существенным накормят, – сказал Глеб. – Пошли!
– Нет, – помотала головой женщина. – Вас пригласили одного.
– То есть Сашка останется голодной? – насупился мутант.
– Александре доставят ужин сюда, – невозмутимо ответила женщина. – А вас прошу следовать за мной.
Глеб думал, что его поведут к тем дверям, из-за которых к ним выходила Святая. Но нет, его повели какими-то запутанными полутемными ходами, которые, петляя, опускались все ниже. Наконец, завели в комнату с кирпичными стенами, совершенно пустую, если не считать массивного деревянного стола в центре и двух дощатых лавок вдоль него. Если бы не сервировка этого стола – изысканная, рассчитанная на двоих, – и не обилие блюд и напитков на нем (ну, пусть не обилие, но выпить-покушать тут было чего), мутант бы подумал, что его поместили в тюремную камеру. Впрочем, все сомнения рассеялись очень скоро, когда в комнату вошла Святая.
– Извини, задержалась, – сказала она, – дела. Еще эта «галера»! Совсем «дикие» распоясались, нужно что-то с ними делать.
– Ты меня позвала обсудить проблему «диких» мутантов? – неприязненно посмотрел на мать Глеб.
– Нет, конечно, еще раз извини, – поморщилась Святая. – И не обижайся, что мы будем ужинать и разговаривать в этом каземате. Но ты, наверное, догадываешься, почему?
– Чтобы не было лишних ушей?
– Не только поэтому.
– Из-за чего же еще?
– Из-за одной твоей неприятной особенности.
– Ах, вот оно что! Ты уже догадалась, что я жгу все вокруг, только когда злюсь?
– Да. Как раз поэтому я и выбрала это помещение. Стол и скамейки не очень жалко.
– То есть ты уже изначально полагаешь, что я разозлюсь? – недобро усмехнулся мутант.
– Это вполне вероятно, – невозмутимо ответила его мать, – разговор-то будет не из простых. Но давай сядем к столу, отметим твое возвращение, поедим.
– Хорошо. Только давай ты сначала кое-что сделаешь.
– Чего же? – подняла одну бровь Святая.
– Верни мне память. Какое ты вообще имела право ее у меня отнимать?
– Для твоего же блага. Но сейчас это уже не имеет значения. Подойди.
Глеб подошел к матери. Она положила ему на плечи руки, приподнялась на цыпочки и заглянула в глаза. Мутант почувствовал, что летит – будто его вновь подцепила жуткая «птичка» и понесла в поднебесье. Перед глазами замельтешили картинки – смутные, смазанные, рассмотреть на них что-либо не представлялось возможным. Закружилась голова. Глеба повело в сторону, он стал падать. Казалось, падение будет бесконечным, будто он сорвался с Луны. А когда очнулся, понял, что сидит на лавке. И… он все помнил, все знал о себе. Впрочем, открывшиеся воспоминания, о которых он так мечтал, не принесли ему чего-то особенно нового, разве что разные мелочи, из которых, впрочем, в основном и состоит жизнь.
Ознакомительная версия.
