Дэвид видит, как разгорается свечение шара в глубине холма и успевает поставить бомбы «Каспера-1» на боевой взвод. Он успевает заметить, как сияющий скипетр из белого небесного серебра очерчивает широкий круг вокруг игрушечного деревянного кубика, как белая молния пронзает этот спичечный коробок, как будто штопальной иглой. Из груди Дэвида вырывается глубокий вздох, он выключает двигатели дирижабля и в этот самый момент его экраны подергиваются рябью, которые телевизионщики обычно зовут снегом.
– Меня сбили, Адам, – говорит Дэвид, хотя ситуация не нуждается в объяснениях.
Просто ему нужно что-то сказать, чтобы хоть как-то разрядить гнетущее беспокойство, как невидимый туман, сгущающееся в комнате контроля, это напряжение, подобное насыщенному электричеством воздуху перед грозой.
Адам кивает и говорит:
– Ты видел – они включили бластер.
– Да.
– Их ударило в тот момент, когда они стреляли из бластера. Ты видел, как упал луч?
Дэвид промолчал.
– Мне показалось, может быть, я и не прав, но мне показалось, что их накрыло лучом. А что видел ты?
– Трудно сказать точно, – отвечает, как всегда осторожный, Дэвид.
– Их накрыло, – тихо сказал Адам, как будто самому себе, – черт меня подери, их точно накрыло. Майк говорил, что перед электромагнитным импульсом была волна резкой боли, что у них болели глаза и был оглушающий свист, я еще подумал, что это инфразвук, а если их накрыло в то время, когда они работали бластером, то…
Адам замолчал и сжал зубы.
– Дэвид, помоги мне, пожалуйста, ты ведь теперь безлошадный.
– Конечно. Что делать?
– Настрой мою термооптику, чтобы я мог видеть так же, как видел ты.
– Ты будешь продолжать вести «Титан» к высоте?
Дэвид не дождался ответа и молча стал настраивать термовизор Адама.
– А если еще один импульс? – спросил Дэвид. – Что тогда? Ведь мои бомбы, скорее всего, пролетели впустую.
– Надо рискнуть, Дэвид, – сказал Адам и горько рассмеялся над своими словами, – «рискнуть», ха! Как будто мы действительно чем-то рискуем, помимо этой чертовой техники. Ведь меня не накрыло вместе с тобой. Значит, радиус излучения ничтожно мал.
– Конечно, Адам, конечно.
– Их же там убивают, Дэви, – прошептал Адам, как будто не слыша слов Варшавского.
– Я не спорю с тобой, Адам, я абсолютно с тобой согласен. Я тоже боюсь за наших парней, – пальцы Дэвида дрожали от напряжения, иногда ему приходилось по несколько раз повторять команды, – вот. Всё готово.
Теперь экран термовизора «Титана» стал молочно-серебристым, как всего минуту назад был экран «Каспера». До высоты осталось полторы минуты лета…
* * *
Я очнулся от боли. Похоже, боль стала моей единственной верной подругой в последнее время. На мне лежали тела убитых людьми воинов, мне пришлось расталкивать их лапами, чтобы выбраться на свободу. Вдобавок, нас порядочно присыпало землей. Мне не хватало воздуха, я задыхался, но вскоре смог освободиться из-под тяжести мертвых тел. Я оказался очень близко от постройки людей, меня это нисколько не заботило, мне показалось, что так я смогу точно получить то, к чему я стремился – смерть.
Я не услышал выстрелов, еще мгновение назад оглушительно грохотавших в ушах, и меня даже охватило некоторое раздражение. «Вот перед вами сейр, который желает умереть, а вы, глупые люди, убиваете тех, кто еще мог бы жить». Я перевел дыхание, посмотрел вверх и замер, очарованный и испуганный одновременно.
Я увидел небесно-белую молнию, рассекавшую небо. Я обернулся назад, чтобы посмотреть, куда же ударит, и увидел, как молния, упрямо не желающая пропадать, мгновенно превращает моих сородичей в горящие ошметки. Эта молния тянулась откуда-то с высоты, с вершины человеческой постройки. Это не могло быть ничем иным, как очередным страшным оружием людей. Илайджа ничего не знал об этом оружии, я знал это, он не мог мне соврать, но от этого боль, вспыхнувшая в моем сердце, не стала слабее. Я снова был вынужден смотреть, как гибнут сейры, я не мог равнодушно смотреть на столь безжалостное истребление, я не мог слышать, эту тишину, не нарушаемую ни воем, ни рычанием сейров – когда бежишь вверх, нужно держать дыхание.
Они и умирали молча, без стонов и воплей – молния, моментально сжигающая их, не давала им возможности сказать хоть что-нибудь. Самое страшное в этом молчаливом беге навстречу смерти было то, что сейры не останавливались. Они видели, как погибают их сородичи, братья, охваченные серебристым сиянием, похожим на дождевые капли, они видели, как их тела тают, как лед на солнце, в огне, превращаясь в пепел, обгорая до костей, умирая. Но никто из пока еще живых не остановился, не замешкался ни на миг, не испугался.
Мое место было рядом с ними. Я уже повернулся, чтобы бросится в этот белый колдовской огонь, но молния вдруг сделала гигантский круг. Я остановился на её пути, она неминуемо должна была поглотить меня, но вдруг уже знакомый страх ударил меня. Я упал на землю, надеясь, что хоть сейчас смерть придет ко мне. Я не защищал свой разум, мне это было абсолютно безразлично, я пил этот ужас, как измученный жаждой, но колдовство было настолько сильным, что убивало не разум, а тело. Мои лапы сжимались и разжимались, голова дергалась, как голова змеи, отделенная умелым взмахом когтя от туловища, я чувствовал, как горят мои глаза, и молил смерть забрать меня.
Я услышал оглушительный грохот где-то неподалеку и сознание покинуло меня во второй раз за эту ночь…
* * *
«Каспер-1», лишенный управления, упал в стороне от основной массы сейров. Его бомбы взорвались, не причинив почти никакого вреда волкам – разлетевшиеся осколки убили только троих. Всем остальным волкам было не до этого – излучение Ловушки сковало их, оно было настолько сильным, что многие упали на месте, как подкошенные. Сейров осталось много – примерно половина от первоначального числа воинов и загонщиков.
С момента начала битвы прошло всего несколько минут. Всё происходило очень стремительно, события сменяли одно другое со скоростью движения кадров на телеэкране.
Вершина холма представляла собой страшное зрелище, такого кошмара не доводилось видеть еще никому – ни самому старому и опытному сейру Велору, разорванному разрывом гранаты на части, ни ветерану Дональду Седжвику, лежащему с раздробленной головой под разрушенной западной стеной с искореженным пулеметом в руках. Всё было усеяно трупами, они лежали неравномерно, напоминая дьявольский слоеный пирог – первым слоем лежали «бизоны», вторым и третьим – сейры. Тела различались только характером ранений, первый погибли от удара электротоком и разорванные минами, вторые попали под ураганный обстрел из всего, что было в Форте, третьи мгновенно сгорели. Кто знает, чья смерть была страшнее? Что страшнее – умереть от пуль, ломающих твои кости и разрывающих тело, быть разорванным на куски или быть превращенным в пепел и обугленные кости? Кому это решать?
