место за столом курфюрста барон фон Рабенбург получил отнюдь не случайно. И даже отстранение его сестры от двора не повлияет на позиции генерала.
– Дорогой барон, как продвигается ваше дело? – спрашивал у него герцог. – Когда ваш отряд будет готов?
– Мой отряд? – Волков почувствовал благодарность к своим офицерам, которые так быстро собрали отряд и обоз и уже увели их на север. – Так мой отряд, Ваше Высочество, нынче утром уже вышел в Фёренбург.
Генералу было приятно видеть удивление на вытянутом лице курфюрста.
– Вот как? Ваши люди уже вышли?
– Да, монсеньор, но до Фёренбурга пешим да с обозом идти семь дней, а в карете я доберусь туда за четыре.
– Как быстро вы всё устроили. Прекрасно, прекрасно… Мне говорили про вас, что многих своих побед вы достигли благодаря сноровке и расторопности. Вижу, что и тут вы себе не изменяете.
«Вот как, значит, и вы, монсеньор, наслышаны про мои победы? Интересовались ими?».
Отвечать же он ничего не стал, а лишь поклонился своему сеньору в ответ на похвалы.
– Дорогой барон, – продолжил герцог, кладя руку на плечо генерала. – Этот город очень важен для меня, последнее время он стал моей тревогой, я часто волнуюсь о нём, и я очень надеюсь, что вы и маршал к лету вернете мне спокойствие.
– Я заверяю вас, монсеньор, – отвечал Волков, – что сделаю всё, что в моих силах, чтобы вы о том месте более не волновались.
– Именно такого ответа я и ждал от вас, – говорил курфюрст, всё ещё не убирая руку с плеча своего вассала, – ваши солдаты, если мне не изменяет память, считают вас Дланью Господа. Кажется, я начинаю верить, что так оно и есть.
Тут Волков понял, что иного окончания дела, чем полный успех, курфюрст не примет. И все эти речи он говорит именно для того, чтобы сие подчеркнуть. И что же оставалось ответить генералу, что он мог сказать своему сюзерену? Только одно, и он повторил то, что уже говорил:
– Я приложу все силы, чтобы вас тот город более не тревожил, Ваше Высочество.
Уже после того начались танцы, и молодёжь построилась для весёлой, высокой аллеманды, танца, что недавно вернулся, уже переработанный на западный манер, обратно в германские княжества из земель короля. Конечно, сам герцог задавал тон; поначалу он стал в позицию с герцогиней, но в танце должен был происходить обмен парами, так что вскоре курфюрст, несомненно, станцевал бы и с Софией фон Аленберг, и с графиней фон Мален. Обе фаворитки тоже были приглашены молодыми господами на танец. Потанцевать с записными красавицами желающих было предостаточно. И танец начался. Все другие, люди уже в летах или не знающие нового танца, любовались зрелищем. Волков даже увидал среди зрителей своего оруженосца. Хенрик не отводил жадного взгляда от танцующих, кажется, и сам пританцовывал в такт – судя по всему, молодой человек запоминал движения. Волков же усмехался; он ещё припомнит ему это глупое поведение. Танцы! Разве человеку воинского ремесла танцы надобны?
«Болван, он любит танцы, что ли? Поэтому просился на бал?». Волков собрался даже посмеяться над своим оруженосцем в кругу своих товарищей при случае.
Но даже у него красивый танец вызвал интерес, несмотря на то что в зале было жарко. Раскланиваясь и не останавливаясь, чтобы никто не втянул в его в какие-нибудь разговоры, он шёл по залу, чтобы взять себе у лакеев, разносивших вино, какой-нибудь стакан похолоднее. И тут кто-то взял его под руку и уверенно остановил. Не каждый на такое осмелился бы; и кто же это был?
– Барон, – ну конечно, такую вольность на правах хорошего приятеля мог позволить себе только фон Реддернауф, теперь он кланялся генералу.
– Барон, – отвечал Волков своим поклоном.
– Друг мой, отчего же вы не танцуете? – спрашивал министр весьма серьёзно, как будто Волков был заядлым танцором, но сейчас почему-то не танцевал. Конечно, это была приятельская насмешка, со своей хромотой генерал был бы ещё тем танцором. Поэтому он не стал отвечать фон Реддернауфу, а лишь с каменным лицом покивал головой: да-да, это очень смешно, вы сегодня в ударе, министр. Барон засмеялся, чуть обнял генерала за плечи и продолжил:
– Герцог сказал мне, что ваши люди уже ушли в Фёренбург.
– Да, ушли, ещё на рассвете.
– Принц был приятно удивлён.
– Я рад приятно удивлять Его Высочество. Завтра сразу после обеда я отъеду также. Не пройдёт и недели, как я буду на месте. Надеюсь, что это тоже облегчит волнение моего сюзерена.
Министр лишь махнул рукой.
– Облегчит? Полноте, друг мой. Теперь вовсе не Фёренбург первая забота для нас. Герцог полагает, что это дело к лету вы разрешите с успехом.
– Вот как? – теперь Волков был удивлён. «Герцог полагает дело почти разрешённым?! Уже, наверное, и прибыли с торговли на реке Эрзе подсчитывает со своим казначеем». – А что же теперь первая забота Его Высочества, раз не Фёренбург? Может быть… – Волков кивнул на вышагивающую в танце, прямо в первом ряду от них, юную красавицу Софию. – Может, дела семейные?
– Ах, оставьте… – министр только хмыкнул в ответ, – принц, конечно, известный ценитель женской красоты, но дело для него всегда прежде любых альковных забав, – и видя, что генерал смотрит на него в ожидании пояснений, фон Реддернауф продолжил: – Клара Кристина Оливия, графиня фон Эден, маркграфиня Винцлау, теперь вдова. Цоллерген освободил титул, так как имел неосторожность слишком много выпить перед охотой. Всё их семейство славится пристрастием к вину. Теперь же всякий, кто женится на маркграфине, станет курфюрстом. Конечно же, желающих много. Многие дома хотят иметь слово при выборе императора. Особенно семья самого императора очень желает посадить на маркграфство кого-то из своих родственничков. Принц, да и другие курфюрсты, того допустить не желают. Кстати, ваш бывший сеньор и заклятый сосед Его Высочества, архиепископ ланнский проявляет самый живой интерес к сему делу, он тоже не желает, чтобы новый князь-выборщик был из дома императора. Так что в этот раз святые отцы будут на нашей стороне.
Волков понимающе кивал, он уже слышал эту историю от Брунхильды. А теперь смотрел на танцующих и думал: «Хвала Господу, что мне из всех забот герцога достались лишь еретики Фёренбурга».
Они с министром ещё поболтали о делах Его Высочества, а после фон Реддернауф ушёл говорить с другими господами. Пары раскланялись и распались. Музыкантам нужен был перерыв, чтобы сделать глоток вина или воды. Теперь в зале был слышен гомон, смех, позвякивание стаканов.
Генерал уже подумывал
