— Два года.
— Как зовут?
— Никита. — Я глубоко затянулся и повторил: — Никита Нардин.
— Понимаю.
— Это единственное, что я могу для нее сделать. Вырастить ее сына.
— У ребенка должен быть отец, — согласился Шайя. — Чем потом займешься?
— Что-нибудь придумаю. А ты?
— Еще не знаю. — Карим погладил рысенка по голове. Рино извернулся и ухватился за руку хозяина своими толстыми лапами. — Наверное, отправлюсь куда-нибудь. В Виго или Порто-Франко. Не знаю. Не хочу сейчас думать.
— К Демидову не поедешь?
— Пожалуй, что нет. Не хочу возвращаться в те места.
— Ну что, Карим, пойдем?
— Пошли, Медведь…
Когда мы забрали у охранников свое оружие и вышли через ворота, на землю осторожно упали первые капли. Начался сезон дождей.
21 год по летоисчислению Нового мира.
К северо-востоку от перевала Арч-Корт.
— Так не годится, — тяжело дыша, сказал Карим и кивнул в сторону освобожденных пленников, — они идут очень медленно. Быстрее надо… Иначе… Иначе не уйдем.
— Что делать прикажешь? — Поль сплюнул и посмотрел на короткую цепочку людей, бредущих из последних сил. — Не бросать же…
— Погоди, Поль. У меня есть идея. У нас есть еще одна «монка».[19] Ставим ее здесь. Прямо на тропе. И занимаем перевал. Там есть удобная площадка. Эти твари будут как на ладони. Валим, сколько сможем, и в сумерках отходим.
— Хреновые из них вояки, — покачал головой Нардин-старший.
— Вдвоем, — уточнил Карим. — А Никита потащит эту группу дальше. Берег Амазонки — это уже русская территория. Если мы продержимся до темноты, то утром они увидят реку. А рядом с бродом стоит блокпост Русской Армии. Выйдут прямо на него.
— Понял, — кивнул Поль и повернувшись, крикнул: — Никита!
— Что, отец? — Парень подбежал к ним. Вытер мокрое от пота лицо, посмотрел на пленников и покачал головой.
— Вот именно, — кивнул Карим, — ползут как черепахи. Не могу понять: как они работали?!
Люди и правда шли медленно. Изможденные, худые и оборванные, они были похожи на узников концлагеря. Брели, шатаясь, поддерживая друга друга. Падали и опять поднимались. Карабкались по тропе, восходящей к перевалу. Она изгибалась вдоль высокой скалы узким и опасным карнизом. По левую сторону — пропасть. Дна не видно. Оно скрыто серым плотным туманом.
Выше них, примерно в трехстах метрах — небольшая площадка. Подойти к ней очень трудно. Она, как угловая замковая башня, высилась среди утесов, опоясывающих, по словам Карима, конец географии. Да, если падать вниз, то конец географии там и находится.
— Слушай, Никита, — Поль взял сына за рукав, — берешь людей и двигаешься дальше. Как можно быстрее. А мы с дядькой Каримом задержимся здесь. Немного пошумим и догоним.
— Как так? — Никита с обидой посмотрел на отца. — Что значит — вдвоем? А я?
— А ты поведешь пленников к блокпосту, — пояснил Шайя. — Без тебя они не дойдут.
— Вы что, совсем с ума сошли? Как же я вас одних оставлю?
— Молча! — резко оборвал его отец. — Ты что, в баре сидишь или на базаре торгуешься? Приказа не слышал? Берешь людей и ведешь к блокпосту. Исполнять!
— Папа… дядя Карим…
— Извини, сынок. Есть такое слово — надо… Надо, Никита. Надо…
— Пулемет, — Шайя ткнул пальцем в оружие, которое нес Никита, — оставь. Сколько к нему «банок»? Пять? Это хорошо. Все и оставляй. И цинки с патронами — тоже.
Никита как-то растерянно начал стягивать пулеметный ремень. Скинув рюкзак, он достал запасные магазины и два цинка с патронами. Он переводил взгляд с отца на Карима и никак не мог поверить, что он уходит, а они остаются.
— Не переживай, — усмехнулся Карим. — Мы догоним. Честное слово. Ну, пошумим для порядка и отойдем через пару часиков. Если сразу не догоним, то утром встретимся на берегу.
— Отец…
— Давай, Никита, не рви душу. Ничего смертельного мы делать не собираемся. Задержим немного бандитов — и отойдем…
— Уходите, — вмешался Карим. Он уже осматривал тропу, прикидывая, куда поставить мину. — Не тяните время… Еще час — и будет поздно.
Поль подошел к Никите и быстро его обнял. Обнял и сразу отпустил, будто устыдился своих эмоций.
— Давай, — кивнул он. — Иди. Догоняй людей — и уходите. Завтра встретимся на блокпосту. И береги документы, Никита! Слышишь? Как зеницу ока!
Никита сделал несколько шагов и остановился. Несколько секунд он смотрел на отца, потом резко повернулся и стал догонять группу.
21 год по летоисчислению Нового мира.
К северу от перевала Арч-Корт.
— Никогда не любил местных пернатых, — сказал Карим и проводил взглядом большую птицу. Она лениво парила над ними. Спокойно и неторопливо.
— Ты просто не можешь забыть глупое предсказание цыганки. Что она тебе наплела?
— Что я погибну по вине птицы. Только зря двадцать марок потратил! Знаешь, Поль, я иногда перестаю различать, что в моей жизни относится к Старому миру и что — к Новому. События, люди, встречи — все сливается в памяти…
— К старости все люди становятся мнительными и суеверными.
— Может, ты и прав, — усмехнулся Шайя, — но я буду чертовски рад, если старая карга ошиблась… Медведь!
— Что?
— Мне пришла в голову одна мысль.
— О женщинах?
— Ты будешь удивлен, но — увы… Старею, наверное. О смерти.
— Ты пессимистично настроен, Карим, — покачал головой Нардин.
— Реалистично, — заметил Шайя, — так будет точнее. Скажи, разве я не прав?
— Говори уж, мыслитель…
— На мой взгляд, — Карим неторопливо закурил, заглянул в опустевшую пачку и вздохнул. Затянулся и прищурившись посмотрел вдаль, — есть только две смерти, которые достойны уважения.
— К примеру?
— Первая — если тебя окружают дети, внуки и правнуки.
— Это достойное завершение жизни, — согласился Нардин. — А вторая?
— Прикрывая в бою спины друзей.
— И в этом ты прав.
— Как думаешь, Никите хватит времени, чтобы добраться до блокпоста на берегу?
— Хватит, — твердо сказал Нардин. В его неожиданно охрипшем голосе прозвучала плохо скрытая гордость, — обязательно хватит!
— Да, конечно. Он весь в тебя, такой же упрямец.
— Он — мой сын…
— Ты так ему ничего и не рассказал, — покачал головой Карим.
— Узнает. Я оставил ему письмо.
— Ты всегда был готов к самому худшему, Медведь.
