Ладно, подумал Костя, он вдруг обрел спокойствие и уверенность, сейчас мы поговорим на понятном им языке. Он решил беречь заряды, да и, честно говоря, не успел бы привести «пермендюр» в боевое положение, поэтому первые залпы очередью дал из дробовика АА-24, хотя это было глупо: три выстрела в цель, а остальные в белый свет, как в копеечку. Однако три «жабака» в балахонах голубого света, попавшие под его картечь, не добежали до асфальтовой дорожки, засыпанный битыми кирпичами и известковым мусором. Один из них словно споткнулся на бегу и упал ничком, второй закрутился, как юла, и исчез из поля зрения среди камней. Третий рухнул как подкошенный и уставился в ночное небо, словно увидел там что-то необычное.
Наступила странная тишина. Должно быть, там, у «блюдца», соображали, что произошло: то ли «богомолы» восстали, то ли горожане взбунтовались. На помощь «жабакам» уже спешили «фракталы» со своими «дронами», вновь ставшими невидимыми, а где-то повыше мелькали «протеиновые матриксы», нервно выпуская из лап ветвистые разряды молний. В воздухе запахло грозой.
Ну все, понял Костя, сейчас или никогда.
– Стреляйте! Стреляйте по «тарелке»!
Он схватил тяжеленный «пермендюр», крякнув от натуги, положил его на стену, откинул шторку индикатора количества зарядов и совместил ее с раструбом на конце ствола. Там, в прицеле, находилась злополучная «тарелка», из-за которой заварился весь этот сыр-бор, из-за которой погиб Захарыч, Софринская особая бригада оперативного назначения, Кремль и, похоже, вся Россия. С этими мыслями он нажал на гашетку.
«Бах-х-х!» – «пермендюр» выплюнул белесый, как снежный ком, шар, который потащил за собой кольца белого дыма. Костя смотрел как зачарованный. Уже над ним визжали пули, уже такие же белые шары тянулись в его сторону, уже голубые молнии, словно корона, вспыхивали все ближе и ближе. А он все смотрел и смотрел туда, где от его выстрела зависела, быть может, судьба всей России. Левее тоже кто-то выстрелил, но неумело – так, что белесый шар взорвался, коснувшись земли где-то между «тарелкой» и «богомолами». В воздух, как от двухсотмиллиметрового снаряда, со страшным грохотом взметнулся столб земли и пыли. На какое-то мгновение все остальные звуки пропали. Потом миниатюрный гриб осел, расстелился над землей и стало слышно, как кричат раненые «богомолы» и «жабаки».
Куда конкретно метил Костя, он и сам не понял. «Тарелка» была такой необъятной, такой огромной, как стадион, что грех было промахнуться. Только на маковке, где сияла рубка в виде серпа, подобно солнцу, вспыхнула маленькая темная точка, но ничего конкретного не произошло, то есть не взорвалось, не загорелось, не ухнуло, как до этого ухнул снаряд «пермендюра».
Что заставило Костю подхватить тяжеленный «пермендюр» и дернуть вправо, к развалинам Сената, он и сам не понял. Должно быть, отчаяние или «анцитаур» постарался.
Спустя мгновение там, где он сидел, выросло облако дыма и пепла, а бухнуло так, что уши заложило еще сильнее, и он подумал, что соотношение сил не в их пользу, что зря он влез в эту авантюру с самого начал и что это конец. Забьют, как мамонтов, подумал он на бегу.
Кто-то шустро обогнал его – только дым завертелся кольцами. Мелькнули стальная нога и рука с зажатым в нем «пермендюром».
– Амтант! – что есть силы заорал Костя.
– Да, хозяин…
Из дыма вынырнуло испуганное лицо «богомола». Костя без сил плюхнулся на камень. Одно плечо оттягивал дробовик АА-24, другое – «пермендюр». На боку висел единственный запасной диск. Позади рвалось и гремело: «богомолы» добивали их позиции.
– Где Серега?
– Кажись… – Амтант испуганно оглянулся, словно был в чем-то виноват. – Побежал в Тайницкий сад.
– А ты куда?
– А я за вами… хозяин. – Амтант посмотрел на него преданно и нежно, как смотрит нянька на нерадивое дитя.
Не понравилось это Косте. Хотел он возразить, что он вовсе не хозяин, да не ко времени было выяснять отношения.
– Вот что я думаю! – закричал Костя, стараясь перекричать звуки взрывов. – Сейчас мы ее обежим и ударим со стороны Арсенала.
Амтант хотел что-то возразить, да не успел: из дыма и пыли, пошатываясь, выскочил Серега Гнездилов. Тяжеленный «пермендюр» заставлял его крениться, будто он тащил ведро с раствором. Из правого уха у Сереги текла кровь.
– Да ты ранен! – Костя потянулся к аптечке.
– Да какая это рана?! – закричал в ответ Гнездилов, размазывая кровь по щеке. – Скорее контужен.
– На хоть! – Костя сунул ему клочок ваты и флакон с зеленкой и тут же отвлекся: в разрывах дыма мелькнул кто-то.
Когда же он повернулся и снова посмотрел на Гнездилова, тот был весь зеленым с ног до головы и с блаженной улыбкой на губах продолжал мазаться, словно в этом заключался смысл жизни. Белыми остались лишь ресницы и макушка на голове.
– Хозяин!
Но недаром Костя целился в развалины Военной школы: оттуда вынырнул «протеиновый матрикс», то бишь гребнистый «песиголовец». Они выстрелили одновременно. Запахло озоном. Костя попал «протеиновому матриксу» в крыло, а тот в свою очередь запустил ветвистую молнию прямиком в Амтанта, благо он оказался самым высоким. «Бах-х-х! Бах-х-х! Бах-х-х!..» – Костя разделал «протеинового матрикса» под орех: в одну сторону отлетела блестящая кираса, в другую – набедренники и крылья.
Амтант наклонился и потряс головой:
– Левая полуось моста сгорела. Сейчас… заменю…
Пришлось Косте отстреливаться теперь уже из «пермендюра». Драгоценные заряды потратил на банальную перестрелку. В ответ из дыма периодически вылетали белесые шары, но ни один из них не достиг своей цели. Амтант стоял как парализованный. Через целую минуту он произнес загробным голосом:
– Действую… действую… действую! Можно бежать!
Костя с облегчением вскочил, и они понеслись дальше, пересекая развалины Сената поперек. Если Костя и Серега делали три здоровенных шага, то Амтант – один маленький, поэтому он каждый раз останавливался, поджидая их.
– Сейчас ударим со стороны Арсенала! – прокричал Костя.
– А? Что ты сказал? – переспросил контуженный Гнездилов.
– Хорошо бы! – радостно согласился Амтант. – Только… только… только это ничего не даст!
– Почему? – Костя даже притормозил от удивления и, споткнувшись о глыбу кирпичей, сцементированных раствором, едва не упал. Перспектива свалиться еще раз в какую-нибудь трещину пугала его больше всего.
Гнездилов с удовольствием бухнулся рядом и снова стал мазаться зеленкой. Пришлось Косте отобрать ее у него.
– С детства люблю запах зеленки, – признался Гнездилов. – Чуть ли не пил ее, мать по шее давала. Поэтому у нас зеленки никогда не было. А йод мне не идет. Пробовал, но не идет, не тот букет.
