– Такая же картина до девятого этажа… – Фрейдин выключил проектор.
– Однако… – Саракоглу привстал со своего места и посмотрел на Стаса. – У него с головой все в порядке? Он и в самом деле все это… соорудил?
– Какая разница?
– Из последовательности кадров зритель сам может сделать свой вывод, – сказал Гальвани. – Мы только предоставляем ему пищу для размышлений. Вот из этого следует, что да, он принял в убийствах участие.
Стас закрыл глаза.
Он не обратил внимания на слова Геллера сегодня утром о бойне на Алексеевке, даже и не подумал… Это Шрайер? Этот… Леший? Вернулся, когда Стас уже уехал, и стал убивать? Как вообще один человек мог устроить такое? Их же там почти сотня жила.
Это сделал Леший, но повешено это будет на Стаса. Что скажет Сандра?
Да какая разница, что скажет и подумает Сандра. Ему больше нет дела ни до кого. Ему теперь нужно просто дождаться завершения спектакля, сказать: «Да, признаю» – и подохнуть.
Стас открыл глаза – собравшимся показывали ту дурацкую перестрелку под дождем. Из комментария председателя следовало, что все это – имитация с целью снять подозрения с консула. А на самом деле он вместе с Лешим задумал ограбить госпожу Линевскую…
– Неплохой выбор, – одобрил кто-то из членов Совета. – И на сколько?
Теперь пошла аудиозапись на фоне снимка Стаса – господин консул целится из пистолета прямо в объектив камеры.
Почти нередактированная запись. Быстро это они и ловко.
Голос Стаса, решительный и властный:
– Тогда слушай меня внимательно. Внимательно слушай. Рахиль похищена…
– Какой ужас! – восклицает Линевская. – Надеюсь, с ней все в порядке?
– Пока да.
– И что я могу сделать, чтобы ее вернуть?
– Заплатить. – Перевести деньги на счет консульства. Все деньги. Код доступа уже у меня. У вас – пять минут.
– Но я… я не могу остаться без денег…
– Я гарантирую вам полное содержание до конца Катастрофы или вашей жизни. Жить без донора вам осталось полгода. Вы не успеете потратить свои деньги… Решайте, время пошло. Я отправляю требование на обнуление вашего счета, вы получите запрос и подтвердите. И через десять минут после этого получите Рахиль. Вам все понятно?
– Значит – все? – спросил Берг. – Все состояние Линевской – разом? Он успел?
– Не знаю, – пожал плечами Дальский. – У него заблокирована «балалайка». После суда будем разбираться. Госпожа Линевская ничего объяснить не может – по моим сведениям, она – на операции.
Осталось пятнадцать минут. Стас снова закрыл глаза. Уже скоро…
– Привет! – вспыхнул яркий свет, Стас обнаружил, что стоит на поляне в лесу.
Он никогда не был в лесу. Их несколько раз водили в чахлый парк из детдома. Он даже и не предполагал, что в лесу может быть настолько красиво.
Стас открыл глаза, но изображение не исчезло – лес, пронизанный солнечными лучами, и Леший. Стас не видит его лица, не может разглядеть фигуру, но отчего-то уверен, что это именно Леший.
– Где это мы? – спрашивает Стас.
– В лесу. У меня дома, я ведь Леший!
– И что?
– В общем, ничего.
– Зачем тебе все это?
– Лес?
– Нет, все то, что ты сотворил с нами.
– Ты не понял – весь этот кошмар с вами и еще с миллиардами людей сотворил не я… Я только попытался спасти некоторых из вас. Тебя, например… И еще миллион жителей этого города. Я случайно узнал о дате Катастрофы…
– Случайно?
– Ну, почти случайно. Тот, кто все это придумал и совершил, слишком опасный противник, чтобы оказаться у него на пути. Он стирал в пыль любого, в ком только заподозрил несогласие. В пыль… – Леший наклонился, взял в руку горсть земли, растер ее и пустил пыль по ветру. – Вот так. С ним попытались сражаться… Не я, конечно, нет, куда мне… Другие люди… И не только люди. Но все, что они делали против него, только шло ему на пользу, приближало пришествие Хаоса… я не знал, что именно произойдет, но я знал, кто может видеть будущее…
– Цыгане?
– Молодец, ты схватываешь все просто на лету… Цыгане. Вернее, цыганки. Они рассказывали мне о моем будущем… Плакали от страха, кричали, рвали себе лицо, но говорили-говорили-говорили… Я умею разговорить людей…
«Осталось восемь минут…» – прозвучало над головой у Стаса.
– Не успею тебе всего объяснить, – с сожалением сказал Леший. – Ладно, в другой раз. Пока имей в виду – не спеши умирать. Не стоит. Ты мне еще нужен.
– Ты же погиб, тебя убил цыганский барон!
– Тебе не кажется все это похожим на комическое представление? Меня убил цыганский барон! Сколько вульгарного пафоса! Даже если и убил, что из этого? Значит, запомни – не спеши умирать. У нас еще много работы…
Перед глазами Стаса полыхнуло, лес исчез в одно мгновение, Стас снова был в зале.
– Вот, в общем, и все, – сказал Дальский. – Кто-то все-таки примет участие в дебатах или свалим все на меня одного?
Савватеев задумчиво потеребил нижнюю губу. Ему очень хотелось выступить, но Дальский – в материале, и крепко. Тему знает четко. На его фоне любая пауза или ошибка будет заметна.
– Давай сам, – сказал Саракоглу. – Мы лучше будем задавать вопросы. Консул станет отвечать на вопросы?
– Да, он будет отвечать.
– Вот и славно. Ты неплохо все это устроил, Прохор, – с искренним одобрением произнес Берг. – С меня – ящик коньяка.
– Время, – напомнил Фрейдин. – Полторы минуты.
– Помним, камеры вот тут, – Дальский указал пальцем, – вот тут и вот тут…
– Минута…
– Минута, – сказал ректор, откинувшись на спинку кресла. – Как вы думаете, Фатима, они смогут предоставить достоверного кандидата в мальчики для битья?
Фатима подошла к креслу ректора и остановилась рядом.
– Думаю, да. Дальский производит впечатление умного человека. И у него толковая команда.
– Толковая команда – это хорошо, – протянул Николай Александрович. – Мне очень не хватает толковой команды.
Тридцать секунд.
– А вы никогда не пытались ее создать, – прошептала Фатима, наклоняясь к ректору. – А теперь – просто не успеете…
– Что? – не поверил тот своим ушам. – Что вы сказали?
– А какая разница, – тихо засмеялась Фатима и прикоснулась ладонью к шее ректора. – Вам уже все равно…
По телу ректора словно пробежал разряд тока, тело вздрогнуло и обмякло.
Десять секунд.
Открылась дверь кабинета, и кто-то вошел. Свет в кабинете был выключен, светился только экран монитора, но Фатима знала, кто пришел.
Она выпрямилась, улыбка появилась на ее лице.
– Он умер? – спросил мужской голос.
