— Китнисс?
— Они стреляют с крыши над нами, — говорю я Гейлу. Я наблюдаю ещё несколько залпов, вижу, как белые униформы заполняют снежные улицы. — Пытаются перебить Миротворцев, но я бы не сказала, что они меткие стрелки. Должно быть, это повстанцы.
Я не испытываю прилива радости, хотя чисто теоретически мои союзники прорвались сквозь баррикады. То лимонно-желтое пальто пригвоздило меня к месту.
— Если мы начнем отстреливаться, — начинает Гейл. — Весь мир узнает, что это мы.
Верно. Мы вооружены только своими сказочными луками. Выпустить стрелу — все равно, что объявить обеим сторонам о своем присутствии.
— Нет, — произношу я решительно. — Мы должны попасть к Сноу.
— Тогда нам лучше убраться отсюда, пока они не разнесли весь квартал, — замечает Гейл. Прижимаясь к стене, мы продолжаем продвигаться вдоль по улице. Только стена большей частью состоит из витрин. Мешанина потных ладоней и таращащихся глаз прижимается к стеклу. Я натягиваю шарф выше на щеки, пока мы пулей мчимся между наружных прилавков. За стойкой обрамленных фотографий Сноу, мы натыкаемся на раненого Миротворца, облокотившегося на голую кирпичную стену. Он просит нас о помощи. Гейл с колена ударяет его в висок и забирает его оружие. На перекрестке он пристреливает второго Миротворца и теперь мы оба вооружены.
— И кто же мы теперь? — интересуюсь я.
— Отчаянные граждане Капитолия, — отвечает Гейл. — Миротворцы будут думать, что мы на их стороне и, к счастью, у повстанцев есть гораздо более заманчивые цели.
Я раздумываю над благоразумностью предложенного им прикрытия, пока мы бежим через перекресток, но к тому времени, как мы достигаем следующего квартала, я понимаю, что уже не имеет значения, кто мы такие. И кто все остальные. Потому что никто не смотрит на лица. Повстанцы уже здесь. Заполоняют проспекты, прячутся в дверных проемах, за машинами, сверкают дула автоматов, охрипшие голоса раздают приказы, готовясь встретить армию Миротворцев, направляющуюся к ним. Безоружные, растерянные, раненые беженцы окружены перекрестным огнем.
Впереди срабатывает ловушка, выбрасывая стремительный поток пара, который тут же обдает кипятком всё на своём пути, оставляя жертвы слегка обварившимися и очень мёртвыми. То незначительное чувство порядка, что ещё оставалось, сразу после этого безвозвратно улетучивается. В то время, как последние причудливые завитки пара переплетаются с непрекращающимся снегом, видимость сокращается настолько, что дальше конца моего ствола ничего не видно.
Миротворец, повстанец, гражданский, кто разберёт? Всё, что движется, тут же становится мишенью. Люди спускают курок рефлекторно и я не исключение. Сердце колотится, адреналин зашкаливает, каждый — мой враг. Кроме Гейла. Моего охотничьего партнера, единственного человека, кому я доверяю прикрывать мою спину. Ничего не остается делать, кроме как двигаться вперед, убивая каждого, кто встанет на пути. Повсюду крики, кровь, трупы.
Как только мы добегаем до следующего поворота, целый квартал перед нами загорается ярко-фиолетовым светом. Мы даем задний ход, прячемся на ступеньках и, прищурившись, всматриваемся в излучение. Что-то странное происходит с попавшими в его свечение. Они атакованы… чем? Звуком? Волной? Лазером? Оружия выпадают из их рук, пальцы хватаются за лицо, а кровь хлещёт из всех видимых отверстий — глаз, носов, ушей, ртов. Меньше, чем через минуту, все мертвы, и свет увядает.
Стиснув зубы, я бегу, спотыкаясь через разбросанные тела, скользя в кровавом месиве. Ветер закручивает снег в ослепляющие спирали, но это не мешает расслышать звук приближающихся шагов в нашем направлении.
— Ложись! — шепчу я Гейлу. Мы падаем на месте. Мое лицо приземляется в лужу чьей-то всё ещё теплой крови, но я притворяюсь мёртвой, оставаясь неподвижной, пока сапоги маршируют мимо нас. Одни обходят тела. Другие наступают на мои руку, спину, задевают голову при ходьбе. Когда шаги удаляются, я открываю глаза и киваю Гейлу.
На следующей улице мы натыкаемся на ещё более испуганных беженцев, но здесь меньше военных. Как раз тогда, когда я думаю, что мы можем передохнуть, раздается трескающийся звук, будто яйцо ударяется о край тарелки, только в тысячи раз громче. Мы останавливаемся, оглядываемся вокруг в поисках ловушки. Ничего. Затем я чувствую, как носки моих сапог начинают едва заметно подниматься.
— Беги! — кричу я Гейлу. Нет времени что-то объяснять, впрочем, через несколько секунд природа ловушки становится очевидна для каждого. По центру квартала раскрылась огромная щель. Две части мощеной улицы начинают складываться, как створки окна, постепенно засасывая людей вниз.
Я не могу решить: то ли броситься напрямик до следующего перекрестка, то ли попытаться добраться до дверей, идущих вдоль улицы и ворваться внутрь. В результате, я бегу по диагонали. Так как створка продолжает наклоняться, я обнаруживаю, что найти опору для ног на скользких камнях становится все сложнее. Будто ты бежишь по склону ледяного холма, который становится круче с каждым шагом. Обе мои цели — перекресток и здания — всего в нескольких шагах от меня, когда я чувствую, что земля окончательно уходит из-под ног. Не остается ничего, кроме как использовать последние секунды сцепления с мостовой, чтобы посильней оттолкнуться в сторону перекрестка. Как только мои руки смыкаются на краю пропасти, я понимаю, что створки висят абсолютно вертикально. Мои ноги болтаются в воздухе, не находя никакой опоры. С пятидесятифутовой глубины мерзкие зловония, будто от разлагающихся в летний зной трупов, достигают моего носа. Черные очертания, прошмыгнув в тени, навсегда усмиряют всех, кто выжил при падении.
Сдавленный крик вырывается из моего горла. Никто не спешит мне на помощь. Пальцы соскальзывают с обледенелого выступа, когда я замечаю, что нахожусь всего в шести футах от угла ловушки. Я передвигаю руки вдоль края, стараясь игнорировать ужасающие крики снизу. Когда мои руки обхватывают оба края угла, я устраиваю правый ботинок на весящей створке. Уперевшись во что-то, я из последних сил затаскиваю себя наверх. Тяжело дыша и дрожа, я подползаю к фонарному столбу и обхватываю его руками для страховки, хотя земля идеально ровная.
— Гейл? — кричу я в пропасть, позабыв об опасности разоблачения. — Гейл?
— Я здесь!
В замешательстве я поворачиваюсь налево. Створка сгибается у самого основания зданий. Около дюжины людей сумели добраться туда и сейчас свисают со всего, за что успели ухватиться. С дверных ручек, с дверных колец, с почтовых прорезей. Через три двери от меня висит Гейл, вцепившись в декоративную металлическую решетку вокруг парадной двери. Он бы с легкостью вошел внутрь, если бы дверь была открыта. Но несмотря на его бесконечные удары в дверь, никто не приходит ему на помощь.
