Ознакомительная версия.
– Ты что, кавторанг, уже на тот свет собрался? – хмуро осведомился Малкович, оглядев старпома с ног до головы. – Небось, и белье чистое надел?
– Разрешите доложить, комбез сгорел во время тушения пожара в реакторном отсеке! – отрапортовал Исмагилов. Было видно, что кавторангу плохо, но он держится. – Надел то, что под руку подвернулось. Не голым же было идти.
– Потушили?
– Потушили.
– Молодцы. Сам-то как?
– Нормально. Дикий хотел оставить в лазарете, но я велел не жалеть пластыря и обезболивающего, и сразу сюда.
Все знали, что старпом не чужд определенной бравады и даже откровенного хвастовства, но прощали ему эту маленькую слабость за честное отношение к делу и золотой голос. Когда Исмагилов брал в руки гитару, в кают-компанию набивалось столько народу, что сесть было негде, и опоздавшие слушали песни стоя.
– Герой, – буркнул Малкович. – Что там в реакторном?
Он спрашивал, поскольку знал – сведениям «бортача» не всегда стоит доверять на сто процентов. Человеческий фактор машина учесть не в состоянии.
– Конец реактору, – сказал Анвар. – Ну, почти. Несколько минут осталось.
– Угроза взрыва?
– Нет, слава аллаху, удержали. Просто конец. Там два прямых попадания было. От того и пожар.
– Потери?
– Двое убиты, трое ранены. Не считая меня.
– А по комму нельзя было доложить?
– Так сгорел комм. Вместе с комбезом.
– Значит, не врет «бортач», – пробормотал Малкович. – А жаль.
«Выходит, и пушкам конец», – хотел сказать Коган, но промолчал. Это было ясно и так.
«Ну что, все? – подумал Малкович. И сам себе ответил: – Все. Чуда не произошло».
– Внимание! – рявкнул он по общекорабельной связи металлическим, полным властной силы голосом: – Внимание всем! Говорит капитан-командор Иван Малкович. Экипажу приказываю немедленно покинуть корабль в аварийных капсулах! Повторяю! Всем немедленно покинуть корабль в аварийных капсулах, согласно инструкции!
Он отключил связь. Присутствующие в рубке смотрели на командира молча и растерянно.
– Вы что, охренели? – осведомился Малкович. – Приказа не слышали? Вон все отсюда! Старпом, ты лично помоги Дикому с эвакуацией раненых.
– Есть!
– Выполнять, сукины дети!!
Из боевой рубки капитан-командор вышел последним.
А когда вернулся – в полной парадной форме и бутылкой коньяка в руке – обнаружил там Генерального инспектора СКН.
Питер Уварофф, облаченный в хороший костюм изысканного покроя, при галстуке и начищенных до зеркального блеска черных остроносых туфлях, сидел на месте старпома и покуривал толстую шикарную сигару. Курить на борту крейсера было запрещено под угрозой немедленного увольнения и списания на Землю.
Малкович покосился на инспектора, сел на свое место, поставил бутылку на командирский столик-планшет.
– Как я понимаю, моему приказу, господин Генеральный инспектор, вы отказываетесь подчиняться?
– Правильно понимаешь, – ответил Уварофф. – Стар я уже в аварийных капсулах по космосу носиться. Тесно там.
– А жизнь?
– Она прожита. А лучшей смерти трудно пожелать. К тому же вдвоем помирать веселее.
– Пошли, – сказал капитан-командор, глядя на сообщения «бортача». – Пошли аварийки. Две, пять… восемь, девять… комплект. Ну, дай бог, чтоб все живые остались…
Он машинально бросил взгляд на обзорный экран и тут же отвел глаза – внешние камеры и сенсоры, включая антенны радиосвязи, были сожжены. Фактически крейсер «Несокрушимый» уже умер. И оставалось лишь дождаться, когда враг уничтожит останки.
Питер Уварофф достал из внутреннего кармана пиджака еще одну сигару и протянул ее Малковичу.
– Рекомендую, – сказал он. – Нет ничего лучше хорошей гаваны перед смертью.
– Вместе с глотком хорошего коньяка, – усмехнулся капитан-командор, принял сигару и решительно взялся за бутылку.
Следующие два с лишним часа два старых воздушных и космических волка – пусть один и годился второму в сыновья – провели совершенно замечательно.
Когда прикончили коньяк, инспектор сходил в свою каюту за виски, а затем снова настал черед коньяка. Уже другой бутылки. Реактор все еще отдавал остатки энергии, и гравигенераторы Нефедова продолжали работать, хотя с каждой минутой сила тяжести падала и к исходу второго часа составляла одну восьмую обычной земной. Но в боевой рубке пока горел свет, и циркулировал воздух, и даже «бортач» время от времени, пока его не отключили к чертям, чтобы не мешал, пытался докладывать, сколько времени осталось до полной остановки реактора и перехода систем жизнеобеспечения на запасные аккумуляторы.
Так что капитан-командор Иван Малкович и Генеральный инспектор СКН Питер Уварофф ничего не знали о том, что буквально через несколько минут после того, как все аварийные капсулы ушли к Земле (ушли спокойно, их не преследовали и по ним не стреляли), пространство вокруг сферы боя вспучилось девятью невероятной красоты радужными пузырями, из которых, словно разъяренные джинны из распечатанных кувшинов, вывалились девять кораблей, напоминающих размерами и очертаниями тот, который совсем недавно дрался с чужими у Марса.
Отрывистая немецкая командная речь громко и резко зазвучала на опустевших было радиочастотах.
Квантовые пушки нашли цель и выплюнули первые порции энергии, сжигая растерявшиеся файтеры противника.
«Космические охотники» вылетели на добивание.
Немецкие линкоры, крейсеры и эсминцы рассредоточились и насели на четыре гигантских корабля-матки чужих (по два на брата), которые сначала огрызнулись огнем, а затем, окутавшись защитными полями, на всех парах устремились к Земле. Бросив девять своих, уже изрядно потрепанных в бою файтеров, на произвол судьбы. В роли этого произвола выступил эсминец «Германская ярость» и эскадрилья его «космических охотников», предусмотрительно оставленные в резерве. Пять «охотников» и эсминец против девяти «капель», из которых шесть уже едва ковыляли на остатках ходового ресурса и оказать серьезное сопротивление возможности не имели.
Их быстренько расстреляли, затем добили оставшиеся три, и командир «Германской ярости» корветтенкапитан Рудольф Кригсхайм запросил флагман на предмет дальнейших действий.
Адмирал Генрих Шварценберг, чей флот успешно преследовал врага, приказал исследовать остатки земного корабля – может, кто из людей живой остался? – а затем охранять пятого чужого, который так же, как «землянин», не подавал признаков жизни, но внешне был цел.
– Яволь! – ответил Рудольф Кригсхайм и приступил к выполнению приказа.
Ничего этого, повторяем, Малкович и Уварофф не знали и знать не могли.
Ознакомительная версия.
