Джон вернулся к балагану, поднялся на крыльцо, подошел к входной двери и увидел на биодетекторе, что за дверью стоит девушка и держит над головой тяжелую табуретку.
— Это я, Джон Росс, — сказал Джон. — Не убивай меня, милая.
Аленький Цветочек отбросила табуретку (та упала с жутким грохотом), рванулась навстречу Джону, порывисто обняла его и вдруг испуганно отпрянула.
— Извини, — сказал Джон. — Я немного запачкался. Но ты не бойся, это не моя кровь.
— Пахнешь, как на бойне, — сказала Аленький Цветочек. — Ты их всех убил?
— Один убежал, — сказал Джон. — Принеси, пожалуйста, нож, он где-то в моих вещах. А то метательным ножом скальпы срезать неудобно.
— Может, завтра с утра срежем? — предложила Аленький Цветочек. — Темно же.
Джон коснулся очков и сказал:
— Мне все равно, светло или темно. Лучше до завтра не оставлять, эти обормоты, — он повел рукой, как бы обозначая весь загон, — как трупы увидят — сразу разделывать начнут. А мне нужны доказательства моего подвига.
— Как знаешь, — сказала Аленький Цветочек. — Сними рубаху и брось где-нибудь здесь, я постираю. А то весь дом кровью загадишь.
Джон снял рубаху и бросил ее прямо на крыльцо. Потом пошел к умывальнику и долго плескался, смывая кровь. Потом вернулся на крыльцо и обнаружил, что Аленький Цветочек сидит на корточках между трупов, в одной руке у нее факел, а другой она пытается срезать скальп с эльфа.
— Неудобно же одной рукой, — сказал Джон. — Лучше факел подержи, а я все сам сделаю. А еще лучше — иди домой, я один управлюсь, мне факел не нужен.
— Нет уж, — заявила Аленький Цветочек. — Ты устал, а я весь день ничего не делала, только курила и трахалась. Я тебе помогу. Ты точно не ранен? Я умею перевязки делать…
— Не ранен, — сказал Джон. — Я не самый худший мечник в Барнарде, а эти мальчишки были так ошеломлены, что ни разу не ударили меня как следует.
— Они даже томагавки не успели достать, — заметила Аленький Цветочек. — Кроме вот этого и еще вон того.
Из темноты донеслось тихое покашливание. Джон мысленно выругался. После того, как эльфийский вождь покинул загон, Джон отключился от спутника, а зря — незваного гостя проморгал. Впрочем, бой этот гость видеть не мог, а сейчас ничего тайного он не увидит. Хотя томагавки на поясах мертвых врагов — недоработка.
Незваный гость вошел в круг света, отбрасываемого факелом. Джон сдвинул очки на нос, посмотрел на гостя поверх очков и понял, что это Длинный Шест.
— Приношу искренние и смиренные извинения за то, что побеспокоил вашу божественность, — сказал Длинный Шест. — Прошу позволить мне разместить должным образом мертвых врагов вашей божественности. Ни в коей мере не смею критиковать решения вашей божественности…
— Что ты видел? — перебил его Джон.
— Всё, — ответил Длинный Шест. — Начиная с момента, когда ваша божественность вышла на крыльцо.
— Не называй меня божественностью, — потребовал Джон. — Обращайся ко мне просто «сэр Джон». Что ты понял?
— Как вам угодно, сэр Джон, — сказал Длинный Шест. — Я понял, что артефакт, одетый на ваши глаза, позволяет вам видеть в темноте, но не позволяет различать лица. Вы подстерегли эльфов и оглушили их какой-то магией. Затем вы поубивали всех оглушенных эльфов, кроме одного. По-моему, это из вождь был. Его вы разоружили и отпустили, передав на словах какое-то сообщение, я не расслышал, какое именно. Затем вы полили себя эльфийской кровью. Осмелюсь осведомиться, это был ритуал или вы желаете изобразить, будто вы победили эльфов одним только мечом, без помощи магии?
— Второе, — сказал Джон. — Кроме того, я не отпускал эльфийского вождя. Эльфов было девятнадцать, а не двадцать, кольчугу я снял с кого-то из них. Так ты должен говорить всем, кто спросит.
— Конечно, сэр Джон, — кивнул Длинный Шест. — Вы позволите переложить трупы наиболее живописным образом?
— Мы сделаем это вместе, — сказал Джон. — Аленький Цветочек, держи факел.
Аленький Цветочек взяла факел и тихо произнесла:
— Божественность. Магия. Сэр Джон, я дура.
Длинный Шест закашлялся, было ясно, что он старается подавить смех.
— Я дура! — повторила Аленький Цветочек. — Я говорила… я оскорбляла бога!
Джон улыбнулся и сказал:
— Теперь ты понимаешь, почему меня не задели твои оскорбления.
— Господи! — воскликнула Аленький Цветочек и опустилась на колени.
— Факел держи! — рявкнул Джон. — Стой смирно и факел держи. Нечего тут коленопреклонение устраивать, я этого не люблю.
— Могу ли я осведомиться, сэр Джон, под каким именем вы известны человекообразным? — спросил Длинный Шест. — Я долго думал над этим вопросом, но не смог придти ни к какому выводу. У вас целы оба глаза, так что вы не Один и не Мойше Даян. Для Тора вы слишком мудры, для Будды — слишком воинственны, для младших богов — слишком могущественны. Небесный огонь на закате — это ведь вы вызвали?
— Я вызвал, — согласился Джон. — Ты льстишь мне, когда говоришь, что я могущественен. Но я не уверен, можно ли меня называть богом, я даже на аватара не вполне тяну.
— Я был бы счастлив выслушать вашу историю, — сказал Длинный Шест.
— Ты выслушаешь ее в свое время, — сказал Джон. — Если, конечно, ты согласен служить мне.
— Я согласен, — сказал Длинный Шест. — Мне нужно выполнить какой-то ритуал или принести клятву?
— Ничего не нужно, — сказал Джон. — Твоего согласия достаточно.
— Я бы хотел задать один вопрос, — сказал Длинный Шест. — Некоторое время назад я вдруг подумал одну мысль, и потом мне стало казаться, что ее послали мне боги. Почти наверняка это была Никс Милосердная, но я не вполне уверен…
— Короче, — перебил его Джон. — Что за мысль?
— Мне подумалось… гм… не знаю, как это выразить, чтобы это не прозвучало оскорбительно…
— Выражай как можешь, — сказал Джон. — Меня трудно оскорбить. Вон, Аленький Цветочек подтвердит.
— Хорошо, — сказал Длинный Шест. — Так вот, мне подумалось, что орки и люди… гм… ну, что общепринятые обычаи, что орки как бы…
— Ты хочешь сказать, что, оценивая человекообразного, надо смотреть не на татуировку, а на ум и совесть? Что умный и честный орк должен стоять выше глупого и бесчестного человека?
— Да, примерно так, — сказал Длинный Шест. — Я не осмеливался…
— Зря не осмеливался, — сказал Джон. — Я считаю, что ты абсолютно прав. Я считаю, что полукровки, по уму равные людям, должны считаться людьми. И я хочу, чтобы стало так, как я считаю.
Длинный Шест принял торжественную позу, откашлялся и начал говорить:
