«Ее глаза — небесного цвета. Случайно ли?.. Страшная, соблазнительная ересь — верить, что мы наполовину хищники, наполовину ангелы…»
Отправив дочь в особый корпус, Бертон вызвал в кабинет Бези.
Эта девица с ее вольными манерами напоминала трактирную прислугу, бойкую модистку — только не эфирную вещунью.
— Ваша дальность вещания?
— Со шлема — до двух тысяч миль. Если на пути луча нет грозового фронта.
— На какой дистанции определяете другого медиума, когда он молчит?
— Миль пятьсот. Лишь бы на нем было достаточно металла — револьвер, кошель с монетами.
— Вам, барышня, надо не учиться, а учить. Согласны быть наставницей?
— Сколько жалованья? Какое жилье, содержание?
— Третьего дня ваш полк распущен, но звания вас никто не лишал. Значит, как штабс-ротмистр и личная дворянка, вы…
— Кто… дворянка? — Девица расширила глаза; рот ее изумленно приоткрылся.
— Разве вам не объявили? Таков закон. По званию вы — благородная особа.
— Значит… я могу подписываться «ан Бези»? или «кавалер-девица»? — Она все не могла поверить. — Это правда? Ваше сиятельство, вы не шутите?
— Ничуть. А почему вы так удивлены?
— Но я… невысокого происхождения. Я знала, но… думала, это ко мне не относится.
— У нас не Фаранге с кастами. В империи человек может высоко продвинуться благодаря заслугам. Как мне записать вашу фамилию?
— Гиджан! Бези Гиджан!
«…медиум, позывной — „Безуминка“», — закончил граф строку. — Поздравляю, ан Бези, вы зачисл… Ан Бези!
Она вырвалась из кабинета и понеслась по коридору, хохоча и подпрыгивая, как девочка:
— Я дворянка! Я дворянка! Я дворянка!
«Все-таки она плохо воспитана… Кавалер Карамо будет счастлив расспросить ее о жизни и обычаях дьяволов».
Как складывались фамилии у мориорцев, Бертон уяснил с первого раза, и Хайту спросил напрямик:
— Из какого стана?.. Значит, Хайта Канитан.
— Лифэ, гэуджили.
— Не дрожи так, я тебя не съем. Говори правильно.
— Да, господи!
— Нет, так обращаются к богу. Я — гере граф, господин, или его сиятельство.
— Да, гере граф господин его сиятельство!
«…несовершеннолетняя сирота под опекой Гестеля, личная прислуга ученицы Тор-Майда, 20 унц/мес, одежда и харчи хозяйские».
Ниже граф приписал: «Скотница, уход за инопланетным живым механизмом по кличке Пата. 15 унц/мес».
И еще: «Дрессировка Паты в опытах по лечению на базе лазарета — 10 унц/мес. Плата за лечение — в пользу Х. Канитан».
Сам граф в услугах Паты не нуждался — род Тор-Майда славится крепким здоровьем, а Бертон был еще не стар и полон сил. Но кавалер Карамо, изучавший цивилизацию Мориора, — застарелый ревматик… Если россказни о пегой свиноухой животине хоть наполовину верны, эта боязливая Хайта (по глазам — хитрая бестия!) справит себе не только приличный гардероб, но и все приданое, включая мотокарету.
Последней из особ, вызванных в Гестель благодаря интригам Ее Императорского Высочества, оказалась худая, болезненного вида рыжая женщина, державшаяся напряженно и испуганно. Для встречи с графом она надела лучшее, что у нее было — возможно, припасенное для похорон, — и выглядела как ряженое чучело. На платье у ворота прицепила напоказ гражданское серебряное «Око за храбрость» — государи таки нашли, чем ее наградить. И привела всех деток — младшие прятались за юбками, старшенький цепко держал мать за руку, исподлобья хмурясь на графа.
— Мой позывной — Шельма, ваше сиятельство. Сама не знаю, как я бунтовать решилась. Наболело все, вот и осмелела. Стало жалко за девчонок… Своим я кое-что на пансион скопила, уж в приют не попадут.
Бертон старался рассмотреть ее детей. Нередко дар передается по наследству. Будущие медиумы?.. Их не угадаешь. Старшего сынка пора проверить.
— …и мой, глядишь, вам пригодится. — Она толкнула мальчишку вперед. — Я его берегла, вещать не допускала. Так что он без эфирного имени.
«Есть! Еще один… Ну-с, добро пожаловать, новый жилец эфира. Наверно, уже пробовал тайком? Если мать прятала шлем под замок, ты надевал на голову кастрюлю? Или прикладывал молоток ко лбу?»
— Место штатской наставницы вам подойдет? У нас мало опытных учителей. Будете жить за церковным садом, там жилье женских служб.
— Ох, не знаю, смогу ли?
— Поглядите на меня. Я не медиум, но уже десять лет учу их говорить и слушать.
Подписи были поставлены, печати наложены, ключи и бирки с номерами выданы.
Мыть полы в женском корпусе полагалось по очереди — на каждом из двух этажей келья за кельей впрягались наводить порядок. Само собой, новеньких ставили в черед на следующий день, как вселятся. Младшая ли, старшая — давай, таскай воду, ерзай тряпкой, отжимай и выливай. Лара поняла, что для Ласки поблажек не будет.
Та призналась шепотом:
— Я не умею.
Действительно, а где ей было научиться? Когда другие учатся от матерей, наглядно, она уже без глаз сидела, как обуза. Так бы в углу и зачахла, не откройся ее дар. Наверно, он от боли и тоски прорезался до срока. Дальше ясно — напялив шлем по самый нос, передавай приказы Цереса.
— Ты сиди, я одна справлюсь.
— Так нельзя. Дай мне хоть тряпку выжимать.
— Нет уж! Лучше пой. Мне будет веселей.
Подвернув до колен рабочие шаровары, заткнув сорочку под пояс и затянув платком волосы, Лара босиком поспешила с ведрами к крану, а Ласка нашла место в коридоре, чтобы ее не задевали, и начала:
У старой кладбищенской церкви
Студент в черном платье стоял,
Обрек он себя горькой смерти,
В руке склянку с ядом держал.
Над ним насмеялась девица,
С богатым пошла под венец.
Осталось ему отравиться,
Принять свой ужасный конец.
Из келий начали выглядывать девчонки:
— А голосок-то ничего.
Студент простился с белым светом; могильный дух крюком поволок его в темное царство. Изменщица, раскаявшись, рыдала на могиле: «Куда ты ушел, мой желанный? Я жить не могу без тебя!»— и ее убило молнией.
Лара шуровала, размашисто орудуя тряпкой. Ласка не умолкала, завела другую песню:
Молодой монах молился:
— Почему я не любим?
Пала с неба ангелица
И предстала перед ним.
Ни пера на ней, ни пуха,
Ни одежки, ни белья.
Подмигнула молодуха:
— Брат монах, я вся твоя!
Коридор большой, широкий — в старину строили просторно, чтоб у монахинь было и света, и воздуха вволю. Лара вспотела, но размаха не убавила — ших, ших.
