— Ой! — воскликнула Алиса и отпрыгнула назад.
Они стояли и молча глядели на каменный карниз, такой прочный с виду, и такой предательский по сути. Невилл подумал, что многие люди подобны этому камню — на вид надежные, а чуть сильнее надавишь — сразу вся личность в труху рассыпается. А другие люди, наоборот, на вид мерзавец мерзавцем, а приглядишься получше и понимаешь, что это не мерзавец, а герой. А бывает, что человек на первый взгляд мерзавец, на второй взгляд герой, а на третий — снова мерзавец. И чем глубже проникаешь в его душу, тем больше глубинных слоев тебе открывается, и слои эти попеременно то черные, то белые, как шкура мифического зверя зебры. И в конце концов ты вообще перестаешь понимать, какой ярлык следует навесить на эту многообразную личность с богатым внутренним миром, в котором высокие чувства перемешаны с таким мерзким дерьмом, что даже издали смотреть противно. Не зря говорят, что великие люди велики во всем, в том числе и в объеме гадости на дне души. Не зря Джизес говорил: «Кто погубит свою душу ради меня, тот спасет, а кто спасет, тот погубит». И не зря святой Маркс говорил, что в борьбе противоположностей утверждается их единство. Когда Джон цитировал это высказывание, он очень хорошо понимал, о чем говорил. Очень хорошо понимал.
— Чуть, блин, не убилась, нафиг, — сказала Алиса.
— Хреновая из тебя коза, — сказал Невилл.
Алиса посмотрела на него подозрительным взглядом и спросила:
— Ты чего несешь? Какая, блин, коза! Ой, у тебя опять кровь течет!
— Это я чешусь, — сказал Невилл и слизнул очередную каплю. — Чешется жутко.
— У всех чешется, — сказала Алиса. — Но я же не чешусь!
— Значит, слабо чешется, — сказал Невилл.
— Значит, у меня сила воли есть, — возразила Алиса. — Сила воли — она в том и заключается, чтобы не делать то, что хочется, но вредно.
— Потому ты и не куришь, — поддакнул Невилл.
— Да иди ты! — воскликнула Алиса. — Ты тоже куришь! Только за последний час два косяка скурил!
— И хоть бы хрен, — вздохнул Невилл. — Я вот думаю, может, эта микстура, которую нам робот вколол, может, она наркотики отключает? Куришь, куришь, а тебя все равно не прет, потому что эти нано… как их там…
— Наночастицы, — подсказала Алиса. — Биоморфные наночастицы с псевдогенетическим кодом третьего поколения. Вот.
— И зачем ты всю эту фигню запоминаешь? — спросил Невилл.
— Не знаю, — пожала плечами Алиса. — Наверное, потому что память хорошая.
— Память хорошая, а ловкость плохая, — сказал Невилл. — Не получится из тебя коза.
— Да что ты заладил: коза, коза! — возмутилась Алиса. — Причем тут коза?
— Коза — очень ловкое животное, — объяснил Невилл. — На Земле Изначальной козы паслись на горных склонах, отсюда и ловкость.
— Ерунду ты говоришь, — заявила Алиса. — Во-первых, Земля Изначальная — миф. Мне Рон Вильямс говорил, что Земля Изначальная — отражение наивных мифологических представлений о счастливом золотом веке в начале времен, когда цвел райский сад и все такое.
— Не знаю, что тебе говорил Рон Вильямс, — сказал Невилл. — Но Джон мне говорил, что Земля Изначальная — это планета у маленькой звезды в созвездии Каракатицы, и что с этой планеты прилетели на Барнард наши предки. И что на Земле Изначальной солнечный свет был не красный, а желтый, как от костра, даже желтее, и неделя длилась не семь дней, а триста с чем-то, и каждую среду становилось так холодно, что вода становилась твердой как камень.
— Это миф, — заявила Алиса. — Твердой воды не бывает. А козы на горных склонах не пасутся, что они, дуры, по горам лазить? На пастбище удобнее пастись.
Невилл не стал отвечать на последнюю реплику. И вообще, зря он стал спорить с Алисой. Всем известно, что самки не признают поражений в спорах, потому что самка — существо низшего порядка, и оттого испытывает чувство, которое ученые люди называют комплексом неполноценности, а неученые орки — вожжа под хвост попала. И это касается не только орочьих самок, но и человеческих женщин. Вообще, самки и женщины не так уж сильно отличаются.
— У тебя новая татуировка уже проклевывается? — спросила Алиса.
— Не знаю, не смотрел пока, — пожал плечами Невилл.
— Так посмотри! — потребовала Алиса.
Невилл расстегнул рубаху и посмотрел себе на грудь. Ничего там не проклевывается.
— Вон он, прячется! — внезапно вскрикнула Алиса
Протянула руку, отодвинула полу рубахи, и под ней обнаружился красный нарисованный индюк, точь-в-точь, как у Джона. Сейчас индюк повернулся к зрителям толстым задом и покачивал им туда-сюда, будто танцевал под неслышимую музыку. Затем погадил.
— Ух ты! — воскликнула Алиса и расстегнула свою рубаху.
— Ты что-то насчет ревности говорила… — начал Невилл, но внезапно осекся и расхохотался.
На правой груди Алисы, прямой над соском, сидела большая и жирная нарисованная жаба. Большую часть левой груди Алисы занимала нарисованная навозная куча, над которой кружили нарисованные мухи. Время от времени жаба выстреливала нарисованный язык через ложбинку между грудями (язык при этом прикольно изгибался), подцепляла очередную муху и втягивала себе в рот.
— Ты бы, помылась, что ли, — сказал Невилл, отсмеявшись. — Развела тут зверинец…
У него мелькнула мысль: какая же Алиса красивая! Особенно когда стоит вот так, полуобнаженная, поддерживает груди руками и вертит их туда-сюда, силясь разглядеть татуировку полностью. То, что ниже сосков, видно ей гораздо хуже, чем Невиллу. Впрочем, ничего интересного там нет: с одной стороны болотная кочка, поросшая зеленой осокой, с другой — основание навозной кучи. Хотя нет, вот червячок прополз…
— Это что же он со мной сделал… — всхлипнула Алиса.
Из-под левого соска Алисы вынырнул нарисованный красный индюк, молодцевато подмигнул Невиллу, склевал червячка, распинал кучу, перетек на правую грудь, жаба атаковала, обмотала язык вокруг шеи мифической птицы, но индюк лихо напрыгнул на жабу, клюнул в темечко и стал выедать мозг. Жаба побледнела и растворилась, индюк гордо выпрямился, улыбнулся до ушей (в клюве при этом появились зубы) и на коже Алисы рядом с индюком проступила надпись. Алиса сделала странное движение, будто хотела выкрутить собственную грудь, подобно тому, как прачка выкручивает свежевыстиранное белье.
— Я не могу читать вверх ногами! — отчаянно вскричала она.
Надпись поползла наверх и исчезла в районе ключицы. Нарисованный индюк перестал кривляться, принял благообразный вид и замер, как обычная татуировка, на правой груди над соском.
— Ненавижу его! — воскликнула Алиса. — За что он так надо мной издевается?
