Он протянул руку и осторожно коснулся моего плеча. – Я никогда не забуду твою доброту в эти ужасные дни.
– А я не забуду вашу веру в меня, милорд. – Но у меня возникло ощущение, что почти невидимая трещина ослабила нашу связь, сильнейшую привязанность в моей жизни.
Что мне оставалось без нее? У меня закружилась голова. Если бы не служба моему господину, мог ли я сказать, что существую?
Так мы расстались. Мой господин отправился еще немного побродить по садам, прощаясь с домом, где провел так много лет и который, вполне возможно, больше никогда не увидит. Я не стал поступать так же. Усталость и смятение накрыли меня, точно тяжелый плащ, и я с трудом стоял на ногах. Когда я увидел, что Хакатри не смотрит в мою сторону, я поставил чашу с вином бессмертия на траву, так его и не попробовав, и отправился спать.
«В эту ночь моя жизнь изменится навсегда, – думал я. На меня сверху вниз смотрели звезды. Я понимал, что их совсем не волнует моя судьба. – Я должен покинуть уютный, знакомый дом и двигаться к будущему, которое не в силах представить. Пусть Сад меня подождет».
Я отправился за час до рассвета к тому месту в порту, где стоял на якоре «Крыло Петрела», – воды залива Лэндфол были на удивление спокойными для этого времени года. Поднявшись по трапу на борт, я вспомнил, что так и не нашел курьера, который доставил бы мое прощальное письмо леди Оне и Шоли – и оно все еще лежало в складках моей туники. Целиком поглощенный самыми разными чувствами, я про него совсем забыл. Более того, в голове у меня теснилось столько мыслей, что я едва отвечал на приветствия матросов, когда шагал к каюте моего господина, чтобы положить там свои вещи. К моему удивлению, Хакатри лежал на узкой койке, словно провел здесь всю ночь.
– Вам нехорошо, милорд? – спросил я.
Он открыл глаза и слабо улыбнулся.
– У меня была плохая ночь, Памон.
– Ваши раны? Жар?
Он покачал головой.
– Я прощался с женой и ребенком. Моя маленькая дочь не позволила мне себя обнять. «Нет, ты меня обожжешь», – сказала она. Я думаю, она знала, что это не так.
Он был несчастлив, и я не стал говорить, что дочь не считает его настоящим отцом.
– Мне очень жаль, милорд.
– Тут уже ничем не поможешь. – Хакатри снова закрыл глаза. – Я ничего не в силах для них сделать. Я не могу жить с их тщетной любовью. Где-то я найду помощь – лекарство или какое-то средство, которое позволит ослабить проклятую бесконечную боль и безумие моих снов. Однажды я вернусь и все для них исправлю – для семьи и тех, кого разочаровал. – Его слова больше походили на сон, чем на то, во что он действительно верил, и мое сердце заболело от сочувствия. Я испытывал жалость и к себе, но не мог позволить предательским мыслям всплыть на поверхность до того, как Асу'а останется далеко позади.
В залив Лэндфол впадает несколько притоков, но вытекает лишь одна великая река – Тинак'оро, Океанская дорога. В некоторых местах безмятежная, как пруд, в других течение набирает силу, и она становится опасной из-за подводных камней и встречных течений, Океанская дорога является настоящим вызовом даже для опытных моряков, но с капитаном Ийято у руля мы быстро вышли в океан.
Я стоял у кормовых поручней и смотрел, как в утреннем тумане исчезают яркие башни и стены Асу'а. Позднее, когда мы подошли к устью реки, я любовался нефритовыми пространствами раскинувшегося в мерцавших лучах солнца моря, и в моей памяти всплыли давние слова матери: «Однажды ты ощутишь биение сердца Моря Снов». Нет, этот день еще не настал, но я что-то почувствовал, когда мы оставили реку далеко позади, и внезапно мне показалось, что вскоре случится нечто важное. Дети океана – вот что в переводе значит тинукеда'я. Океанские дети.
Мы не сразу взяли курс на запад. Еще до того, как зашло солнце, Ийято увидел на горизонте тучи, которые ему не понравились, поэтому мы свернули на север и некоторое время плыли вдоль побережья, пока не бросили на ночь якорь в одной из бухт. Капитан оказался прав, когда принял решение подождать: не прошло и часа, как на побережье обрушился шторм, поднялся сильный ветер, дождь с такой силой лупил по коже, что обжигал ее, с неба доносились угрожающие раскаты грома. Даже в защищенной бухте «Крыло Петрела» раскачивался так, словно превратился в детскую игрушку.
Я ворочался с боку на бок на набитом соломой матрасе в каюте моего господина, пытаясь не думать о том, что осталось на берегу и теперь уже никогда не случится. Я выбрал долг, напомнил я себе. Я предпочел честь счастью.
Должен с сожалением сказать, что мой господин провел одну из своих худших ночей, он стонал, а иногда кричал, хотя я не понимал слов. Какие бы сны ни преследовали Хакатри, они наверняка были ужасны. Мне пришлось обернуть плащ вокруг головы, чтобы не слышать его криков, но мне все равно почти не удалось поспать.
С рассветом небо прояснилось. Ветра были сильными, но неопасными, капитан приказал поднять паруса, и мы начали путь на запад. Но даже Ийято Моряк совершал ошибки: шторм, казалось, исчерпавший свою ярость, вернулся перед закатом. Волны стали быстро расти, и корабль начало бросать из стороны в сторону, точно пробку от бутылки. Ийято приказал поднять штормовые паруса, и некоторое время мы сражались со стихией, паруса хлопали так громко, что у меня болели уши. Ийято велел мне покинуть палубу, матросы убрали даже штормовые паруса и привязали все, что могло двигаться, а я вернулся в каюту моего господина. Кода я вошел, Хакатри открыл глаза.
– Я все еще сплю? – спросил он хриплым и печальным голосом. – Памон, это ты? Я едва тебя вижу.
Его слова сильно меня напугали, ведь глаза моего господина всегда были лучше моих.
– Позвольте мне зажечь лампу, – сказал я.
Когда фитиль загорелся, я снял футляр из рыбьей кожи и увидел, что Хакатри отбросил одеяла в сторону, а его лицо и шея покрылись потом.
– Ты должен меня покинуть, Памон, – холодно сказал он, и это прозвучало как смертный приговор. Никогда прежде он так со мной не говорил, и на мгновение я потерял дар речи. – Тебе не следовало отправляться в это путешествие.
– Я только сейчас вернулся в каюту, господин, – сказал я ему. – Позвольте мне сначала вас накрыть. Боюсь, вы все еще находитесь во власти сна.
– Нет, – сказал он. – Нет, Памон. Да, мне снова снился сон о тысячах моих отражений, тысячах разных жизней – и я
