— Да… Пожалуй, вы правы… Что ж, сделаем по-другому: здесь, в «Кабаньем рыле», есть отдельный кабинет… Давайте переместимся туда…
Я заколебалась, опустила взгляд, отзеркалила очередной жест, и… снова отрицательно мотнула головой.
Сказать «нет» он мне не позволил:
— Скажите, баронесса, вы прибыли в Маллар по чьему-то приглашению?
— Н-нет…
Бледность, разлившаяся по моему лицу, выдала ему все недосказанное. То, что я уехала из дому без ведома отца. Что не представляю, что делать в столице. И что очень не хочу, чтобы Ратский об этом догадался.
Он едва заметно прищурил глаза… и улыбнулся:
— Я вас понимаю! В один прекрасный день вы выглянули в окно и поняли, что Рошер — это болото. Что каждый прожитый вами день похож на предыдущий. И что в вашей жизни не происходит ничего интересного…
«Пораженная его проницательностью», я опустила взгляд и еле слышно выдохнула:
— Да, ваша светлость!
В это время за моей спиной скрипнула дверь, и в зал вошел Виллар Зейн. Коротенький обмен жестами — и Ратский, как ни в чем не бывало, продолжил:
— Наверное, по дороге сюда вы мечтали о месте фрейлины королевы Мелисенты?
Я еле заметно прогнула спину, приподняла грудь, и, отметив мгновенную реакцию на мое движение, грустно улыбнулась:
— Вы снова угадали… Впрочем, о чем еще может мечтать девятнадцатилетняя девушка, уставшая от созерцания бескрайних полей Рошера?
— Ну, например, о том, чтобы удачно выйти замуж… — хохотнул начальник Тайной канцелярии. — А вы знаете, что получить место фрейлины не так просто? Для того чтобы ее величество смогла оценить ваши манеры и внешность, требуется протекция…
— Протекция? — переспросила я, растерянно захлопала ресницами и закусила губу.
Установившаяся между нами связь была еще недостаточно сильной, но на продемонстрированные мной слабость и беззащитность Ратский среагировал именно так, как было надо — вскинул голову, расправил плечи и чуточку подался вперед:
— Да! Надо, чтобы кто-нибудь из высших сановников уверил ее величество в вашей благонадежности… Скажите, вам есть к кому обратиться?
И он, и я знали, что обратиться мне не к кому — после того, как барон Лимер Рошер, «мой отец», крепко выпив, ударил вдову графа Эргемли, от него отвернулись даже самые близкие друзья.
— Нет, нету… — опустив голову, призналась я. Потом гордо приподняла подбородок, вытянула руки назад и прошипела: — Фроська, шубу!
— Постойте, леди Янина! Вы забыли про меня! Мое слово имеет вес! Как для короля Бадинета, так и для его супруги… И я с удовольствием замолвлю его за вас! Если, конечно, вы не будете против…
Я снова покраснела. И, делая вид, что колеблюсь, провела указательным пальцем по губе:
— А вас это не затруднит?
— Наоборот, доставит удовольствие! — граф расплылся в ослепительной улыбке. Видимо, чтобы показать мне то удовольствие, которое он испытает, пристроив меня к королеве Мелисенте. — В общем, раз мы с вами договорились, предлагаю отметить ваше назначение!
— Мое назначение? Кем? И… когда?
— Фрейлиной ее величества! Я дал слово — значит, вопрос уже решен… А отметить это мы можем… скажем, через пять минут! В уютном кабинете вот за этой стеной…
Повелительное движение кистью — и сотник Зейн, сорвавшись с места, снова исчез за дверью.
«Надеюсь, что кабинет уже подготовили…» — проводив его взглядом, подумала я. Потом тряхнула головой, отчего из прически вылетело несколько шпилек и лишенные поддержки волосы рассыпались по плечам: — Что ж… Пожалуй, я приму ваше приглашение…
…Запах цветка пламенной страсти я почувствовала еще до того, как переступила порог кабинета — им пахло аж в коридоре. Поэтому мысленно усмехнулась: Ратский, «прямой, как меч и неудержимый, как горная лавина», собирался взять меня штурмом этим же вечером! Скорее всего, прямо на небольшом потертом диване, стоящем справа от входа.
«Ну-ну…» — подумала я, нашла взглядом свечи с ушерой и экстрактом милитриски, предусмотрительно поставленные перед прибором, стоящим у дальнего от входа торца стола, и мысленно усмехнулась: — «Посмотрим, кто кого возьмет…»
…Усадив меня за стол, Ратский нехотя прошел к своему стулу, сел и на несколько мгновений потерялся во времени, утонув взглядом в моем декольте.
Такое быстрое падение его крепости в мои планы не входило, поэтому я захлопала ресницами и робко поинтересовалась:
— А вы уверены, что у вас получится? Ну, с моим назначением?
Граф Дартэн тут же залился соловьем: рассказал мне о своих беспредельных возможностях, о том уважении, которое к нему испытывает Бадинет Нардириен, о неисчислимой армии вассалов, преданных только начальнику Тайной канцелярии и о том, что на территории Онгарона его желание — такой же закон, как и желание короля.
Слушая его хвастливые речи, я все укрепляла и укрепляла связь, и когда она стала достаточно сильной, чтобы начать работать, погрузила его в транс и начала задавать интересующие меня вопросы…
…Слушая ответы графа Дартэна, я то и дело ловила себя на мысли, что он чем-то похож на моих ближайших родственников: так же, как и мои отец с братом, он шел к поставленной цели напролом. И хладнокровно убирал с пути любое препятствие. Верность, дружба, слово чести — эти понятия для Ратского не значили абсолютно ничего: он без зазрения совести обманывал своего сюзерена, с легкостью предавал друзей и нарушал любые обещания. А какой-то паршивый договор о вечной дружбе и взаимопомощи, заключенный между Элиреей и Онгароном, он вообще считал инструментом, которым пользуются только при необходимости:
— Девочка моя, запомни раз и навсегда: договора нужны только слабым! Они дают иллюзию безопасности…
— А сильным?
— Сильные делают то, что хотят. Поэтому они соблюдают договора только до тех пор, пока им это выгодно…
…О причинах, побудивших его дезинформировать Тайную службу Элиреи, Ратский рассказывал тем же менторским тоном, как и о своем отношении к договорам:
— Вовремя пущенный слух может принести не меньше пользы, чем тысяча вооруженных до зубов латников. В частности, слух о том, что сотня Барсов, пробравшаяся в Арнорд, готовится совершить серию диверсий, заставил обоих Утерсов броситься на помощь своему сюзерену. Они взяли с собой почти всех воинов Правой Руки — и проиграли: всего шестеро моих лазутчиков с легкостью смогли выкрасть из их замка королеву Галиэнну! А ведь если Неустрашимый хоть немного думал бы о себе и своем лене, то для этого потребовалась бы целая армия…
После этой фразы Ратский начал рассуждать о том, что моя мать и «та девица, на которую наложил руку Законник» — это самое совершенное оружие на Диенне. И что с их (то есть с нашей) помощью умный человек (то есть он) сможет добиться всего, чего пожелает…
