— Потише, дружище, — похлопал его Зак по спине. — Ты нам всех собак распугаешь.
Мы развели костер. Шумер и Зак достали сухой паек, флягу спирта и бутыль газировки.
— Мы ничего не перепутали с рецептом? — спросил Зак.
— Все очень точно, — похвалил я, взял флягу и разлил спирт по кружкам.
— Люблю взрослую компанию, — признательно проговорил Колчин, глотая спирт.
Вокруг костра бегали овчарки. Трясли шкурой, обдавая нас брызгами и хлопая ушами.
— А вы что, одни сюда пришли? — поинтересовался я. — Где остальные?
— Остальное воинство вокруг бегает, шкуру сушит, — указал в темноту Зак. — Да еще ишаки. Но они, правда, разбежались куда-то. Уж очень громко стреляли.
— Нас никто не заметит? — спохватился вдруг Колчин, крутя головой.
— Нет. Эти звери кого хочешь подглядывать отучат, — успокоил Шумер и разлил всем еще по одной.
— А что, весь спецназ?.. — Сашка запнулся.
— Ага. Того, — и Зак провел большим пальцем себе по горлу.
— Но как собаки смогли победить спецназ? И почему нас не тронули?
— А вы у нас были. Потому они и не тронули. За своих приняли. Помните, они вас обнюхивали? К нам ведь никто, кроме своих, не ходит.
— Но спецназ… — поразился я, — это ведь обученные люди. Их же учат с собаками расправляться. Сам читал. Специальная подготовка у них есть.
— У них подготовка против каких собак? Против необученных. В крайнем случае, против конвойных, поисковых и какие там еще есть? А наши псы — научены работать в составе группы. По пятеркам. В каждой — свой командир. Обороняются группой. Атакуют группой. Попробуй отбейся от пятерых зверюг, когда каждая, как говорят военные, знает свое место в строю и может быстро без суеты занимать его.
— Не может быть, — покачал головой Колчин.
— А ты к пограничникам здешним обратись. Они наш опыт уже взяли себе на вооружение. Таких же монстров воспитывают. В семнадцатом учебном центре, кажется.
— Кстати, — хлопнул я себя по лбу, — Вика уже в Москве?
Зак и Шумер рассмеялись:
— Кому чего! Конечно. Мы же обещали. Отправили ее тут же.
— Спасибо, — я уставился в огонь, пытаясь представить себе Вику Лихолит. С глазами-омутами. С длинными волосами цвета воронова крыла. С точеной фигуркой.
— …получили от него бумагу, свидетельство, что мы ни в чем не виновны, — долетел до меня голос Колчина. — Что мы не совершали никаких преступлений. Все! Мы свободны! — Сашка помотал бумажкой над костром.
— Не промокла?
— Ты что?! — сделал Колчин страшные глаза.
— Значит, теперь домой? — Зак хлопнул меня по плечу. — За это надо выпить.
— Да, наконец-то мы возвращаемся, — с глупым от счастья видом подтвердил я.
— Вот видишь. А ты говорил мне, что у вас выхода нет. Собрался оставаться, — поучительным тоном начал Шумер. — Выход есть из любой ситуации. Никогда не поздно повернуть вспять. Только чем дальше ты уходишь, тем труднее повернуть. Представь себе ишака с тележкой. Вот он идет с ней под гору. Сначала тележка пуста. Потом годы, сомнения, разочарования, поражения складываются туда, как камни. Их все больше и больше. Тележка становится тяжелой и неповоротливой. В конце концов наступает момент, когда ишак не выдерживает напора и срывается в пропасть.
— К чему это ты?
— Да так. Ишаки нравятся, — Шумер расхохотался.
— Да ишак, нагруженный сомнениями, — это нечто, — согласился я.
Мы проговорили с исмаилитами всю ночь. Они сказали, что уходят из своей долины. Она уже фактически раскрыта военными, потому как ни жалко, а менять место жительства все равно придется. Их разведчики уже подыскали новую долинку под строительство поселка. Через пару месяцев весь их народ переберется туда.
Утром Шумер снял с себя медальон, точь-в-точь такой же, за которым охотился Федулов, и подарил мне его на память.
Колчину достался медальон в виде серебряного ободка, внутри которого вертелся плоский камень голубого цвета с отпечатком человеческой стопы. «Это след ас-Саббаха на той планете», — пояснил Зак.
Мы подошли к камышам посмотреть, что случилось со спецназом. У кромки воды я заметил густые пятна крови. Чуть подальше в темной жиже плавало белое лицо. Я подошел поближе.
Это был Сухомлинский. В мутной воде страшно зияло темно-красным разорванное горло. Пальцы вцепились в ствол винтореза. Я выдрал у него оружие и закинул за плечо. Потом приподнял труп. На темную поверхность выскочила на ремешке деревянная герметичная кобура из-под Стечкина. Я снял ее и отстегнул пояс с боеприпасами.
— Ты чего там? — испуганно выкрикнул с берега Колчин.
— Да так, ничего, — я оттолкнул тело в воду.
Если бы Сухомлинский просто арестовал Федулова и вернулся с ним в Москву, то не случилось бы этой бойни. Теперь же мертв он сам, мертва Таня. Долгое расследование закончилось гибелью всех участников заговора с расследователями заодно.
— Держи! — я протянул Колчину винторез.
— Не надо! — Сашка дернулся, как от удара.
— Как хочешь, — я закинул оружие в камыши. И сунул под рубаху кобуру со Стечкиным.
— Зря ты.
— Плевать, — процедил я.
Оружие словно прилипло к телу и придало мне новых сил.
Шумер и Зак отослали собак домой. Мы затушили костер. И пошли к дороге.
Даже спустя много лет мне трудно писать об этом расставании. Исмаилиты столько сделали для нас. Столько раз спасали от смерти. Хотя могли вообще не возиться с нами. Кто мы для них? Чужаки.
В общем, мы стали настоящими друзьями. И хотя говорились при расставании какие-то ободряющие слова, сыпались шутки, в душе звенела гулкая пустота. Мы все понимали, что видимся в последний раз.
Исмаилиты посадили нас на попутный грузовик.
— Станет скучно в Москве, приезжайте! — сказал Зак.
— По горам побегаем! Наркоторговцев погоняем! — засмеялся Шумер.
Я смотрел из кузова попутки на удаляющиеся фигурки и чуть не плакал.
Мы шли по центральной улице Душанбе, по улице Рудаки и высматривали «Почту». Из распахнутых окон выдавала симфонический концерт какая-то радиоточка. Гремел оркестровый инструмент. Пилила кого-то скрипка, ей поддакивала виолончель, и барабан дубасил по голове. Потом все они разом вжарили в последней вспышке вдохновения и умолкли, словно закрыли звуконепроницаемую дверь.
— Только что вы прослушали симфонию… — сообщил диктор.
— Саня, а тебе не кажется, что мы вот тоже только что прослушали симфонию Судьбы под названием «Неприятности номер …ндцать…». А теперь возвращаемся с этого концерта домой?
— Далеко же мы забрались. Боюсь, как бы нам не проиграли еще пару аккордов на прощание.
