– Я поработаю, – сказала Ожье, взявшись за такой же джойстик у своего кресла. – А ты смотри и учись.
– Очень хочется задать пару вопросов.
– Спрашивай. Думаю, ты заслужил такое право.
– Куда этот тоннель нас выведет?
– На Марс. А точнее, на Фобос, один из двух его спутников.
– Так это были не кодовые слова?
– Нет.
– Честно говоря, я и сам это понял. Но вот на марсианку ты не очень похожа.
– Я не марсианка.
– Но ты и не из Дакоты.
– Нет. Насчет Дакоты я солгала. Но я из Соединенных Штатов. – Ожье глянула на Флойда и нервно улыбнулась. – Правда, не из тех, о которых ты думаешь. Впрочем, мои Штаты и твои – политические родственники, хотя и не очень близкие.
– А твое имя?
– Тут все верно. Я Верити Ожье, гражданка Соединенных Штатов Ближнего Внеземелья. Исследователь в Бюро древностей. Я родилась в орбитальном сообществе Заросль в две тысячи двести тридцать первом году. Мне тридцать пять, я разведена, у меня двое детей, которых я вижу гораздо реже, чем следовало бы.
– Странность в том, что я склонен поверить тебе. В самом деле, какое еще тут выдумаешь объяснение?
– Говоришь так, будто тебе по большому счету все равно.
– Учитывая все увиденное мной, единственное разумное объяснение таково: ты путешественница во времени.
– Хм, тут небольшая проблема… То бишь путешествие во времени некоторым образом замешано, но совсем не так, как ты думаешь.
– Так уж совсем?
– Именно. Вообще-то, ты наполовину прав. Один из летящих на этом транспорте – путешественник во времени. И это не я… Ты все еще хочешь, чтобы я продолжала?
– Кажется, ты уже поняла, чего я хочу.
– Хорошо. Но давай не все сразу, – предложила Ожье, и в этот момент пульт взвизгнул, синхронно замигала дюжина красных огоньков.
Она прикусила губу, отклонила джойстик. Флойд ощутил, как транспорт повело вбок. Накатила легкая дурнота – словно в машине, заскользившей по льду.
– Это было то, что наша советчица назвала подвисанием?
– Да, зависание программы.
Верити развернула панель с переключателями, откинула прозрачную крышку и нажала большую красную кнопку.
– А сейчас я буду перезагружаться. Смотри внимательно!
– Мы же только что отчалили!
– У нас впереди еще тридцать часов таких приключений. Кажется, возвращение домой будет гораздо интереснее, чем я ожидала.
Они летели уже шесть часов. Сперва автопилот отказывал два-три раза в час, но затем полет стал убаюкивающе ровным, лишь временами транспорт дергался и вихлял, так что накатывала тошнота. Путешественники перекусили сухим пайком (к немалому удовольствию Флойда, еда в немаркированных пакетиках из фольги автоматически разогревалась при открывании). Затем он исследовал крохотный тесный микрокосм туалета с его шокирующими методами сбора человеческих отходов в условиях невесомости. Ожье спросила, укачивает ли Флойда, и тот честно ответил, что ничуть.
– Отлично! – Она бросила в рот темную пилюлю. – Наверное, это благодаря твоему морскому опыту. Отличная практика для путешествия по червоточине – хотя такая мысль во времена траулерных приключений тебе наверняка не приходила в голову.
– А ты как себя чувствуешь?
– Если не считать пули в плече, которая, по мнению робота, может меня прикончить, в полнейшем порядке.
– Зачем же тогда таблетки глотаешь?
– Это УЛ, – сказала Верити так, будто это объясняло все. И добавила в ответ на недоумевающий взгляд: – Универсальное лекарство. Любую хворь излечит, от любой немощи избавит. Даже постареть не даст.
– Значит, ты бессмертна?
– Конечно нет, – ответила Ожье так, будто ее смущала сама идея бессмертия. – Ну, если принимать каждый день, или неделю, или сколько там нужно, то я, наверное, буду бессмертной. По крайней мере, пока не кончится запас УЛ или пока не появится болезнь настолько экзотическая, что и УЛ с нею не совладает. Но во всей Солнечной системе не найдется столько УЛ-таблеток, чтобы я могла принимать их годами. Да и вообще мой народ против этого.
– Против лекарства, продляющего жизнь до бесконечности? – спросил он не без удивления.
– Все не так просто. Мой народ – СШБВ, ретры, – не обладает технологией, позволяющей производить УЛ. Все, что мы получаем, – это мизерные поставки от союзников из умеренных прогров, причем по крайне высокой цене.
– А сами не пытались производить УЛ?
Она достала еще одну таблетку из цилиндрического контейнера и показала Флойду. Та выглядела не внушительнее оброненной пуговицы или кусочка подсохшей глины.
– Мы не смогли бы сделать такую, даже если бы знали рецепт. Поскольку решили отказаться от технологий, требующихся для подобной фармацевтики. – С подчеркнутой осторожностью Ожье вернула таблетку в контейнер. – Но при крайней необходимости мы пользуемся УЛ. Например, когда выполняем рискованные миссии вроде моей. Можешь считать нас наглыми лицемерами. Нам, в общем-то, плевать.
– Что же опасного в технологии, требуемой для создания УЛ?
– УЛ – всего лишь одно из огромного множества ее применений. Ты видел на самом деле не таблетку в привычном смысле слова, а миллиарды спрессованных машин, по отдельности невидимых глазу. Ты бы не разглядел их и в микроскоп. Но они реальны, и они – самое опасное творение в мире.
– И тем не менее они способны лечить?
– Когда глотаешь таблетку, они распространяются по телу. Нанороботы достаточно умны, чтобы распознать неполадки в организме, и достаточно искусны, чтобы эти проблемы устранить. Тела прогров и так кишат крохотными бессмертными машинами. Програм не нужен УЛ при таких травмах, как у меня.
– А ты могла бы стать такой, как прогры?
– Мы все могли бы, если бы захотели. Но уже давно произошло то, что убедило нас в неправоте или даже глупости прогров, столь слепо и безоглядно доверившихся нанороботам. Это ведь не просто…
Неужели она сказала «детская игра в машинки»? Флойд, ради сохранения душевного спокойствия, решил, что ослышался.
– Мы отказались не только от УЛ, но и от виртуальной реальности, от кардинальной генной инженерии, от перестройки нервной системы и цифрового преобразования поступающих в мозг данных. Мы даже учредили организацию при правительстве – Ретрокомиссию, – обладающую широчайшими полномочиями и следящую за тем, чтобы никто даже случайно не произвел эти запретные игрушки. Мы захотели остаться на грани их производства, на самом пороге технологии, но не перешагнуть его. Прогры назвали нас ретрами, желая унизить, но мы с радостью приняли это имя.
– И что же такое страшное подтолкнуло вас к столь радикальному решению?
– Мы уничтожили Землю.
– Ну вы даете!
– А самое обидное, Флойд, что Земле вовсе не обязательно было гибнуть. Если мы позволим твоему миру развиваться, может, у вас не повторится наш две тысячи семьдесят седьмой, все пойдет по-другому. Результат не обязательно будет лучшим, но он будет другим.
– Я тебя не понимаю.
– Флойд, у нас с тобой разная история. После тысяча девятьсот сорокового года наши миры – не близнецы.
– И в чем же значение тысяча девятьсот сорокового?
– В том году Германия попыталась напасть на Францию. В твоем мире армия вторжения забуксовала в Арденнах. Авиация союзников разбомбила в пух и прах застрявшие в грязи танки. Война окончилась еще в сороковом.
– А в твоем мире?
– Вторжение имело головокружительный успех. К концу сорокового в Европе и Северной Африке почти не осталось мест, не оккупированных немцами. В конце сорок первого к немцам примкнули японцы. Они внезапно напали на Соединенные Штаты, превратив войну в мировую. Она стала войной машин, какой не знало человечество. Мы назвали ее Второй мировой.
– Что, и в самом деле так было?
– Она тянулась до сорок пятого года. Союзники выиграли, но дорого заплатили за победу. К концу войны мир полностью изменился. Мы выпустили слишком много джиннов из бутылок.
– Например?
– Я даже не знаю, с чего начать… Немцы сконструировали баллистические ракеты, чтобы бомбить Лондон. Через пару десятков лет развитие этой темы позволило людям ступить на Луну. Американцы создали пару атомных бомб, и каждая испепелила японский город. Двадцать лет – и бомбы обрели такую мощь, что могли бы многократно уничтожить человечество за меньшее время, чем требуется тебе для приготовления завтрака. Из-за войны появились компьютеры. Ты же видел «Энигмы». Они сыграли важную роль в шифровании связи. Но союзники придумали сверхбыстрые устройства для дешифровки. Эти машины занимали целые залы и потребляли энергии больше, чем городской квартал. Но потом они уменьшились и ускорились, причем на порядки. Сжались до такой степени, что стало трудно разглядеть невооруженным глазом. Лампы сменились транзисторами, транзисторы – интегральными микросхемами, микросхемы уступили квантово-оптическим процессорам… И дальше покатилось как лавина. Еще несколько десятилетий, и компьютеры проникли буквально повсюду: в наши квартиры, в домашних животных, в деньги и даже в нас самих. Они распространились повсюду и стали настолько привычными, что мы перестали замечать их. И это было только начало. К двадцать первому веку человечество уже не просто желало иметь очень маленькие компьютеры, способные очень быстро обрабатывать данные. Оно решило построить сверхмалые машины, умеющие двигаться, размножаться и переделывать мир на микроскопическом уровне.
