Кетсвана внимательно посмотрел на него.
— Ты в порядке?
— Конечно. Теперь расскажи мне, что происходит.
Кетсвана показал ему следовать за собой, он взобрался по скату, который когда-то использовался рабочими бригадами, толкающими тачки размельченной руды, кокса, и флюса вверх к загрузочным колошникам печей. Большая часть прохода, перекрытого тяжелыми балками, пережила огонь, но была крайне сильно обуглена.
Проход шел ободком внутри фабричных стен прямо под линией кровли, и мужчины и женщины лихорадочно работали, убирая завалы от рухнувшей крыши, и к его изумлению несколько дюжин медленно тянули легкое бантагское полевое орудие, пушку, заряжающуюся с казенной части, к северо-восточному углу.
— Где, проклятье, вы достали эту штуку?
— На заводе по производству артиллерийских орудий. Дюжина из них абсолютно новые. Мы даже нашли несколько снарядов. Я поставил одно у ворот, остальные орудия находятся в других лагерях.
Пара чинов с единственной винтовкой на двоих, подняли глаза, когда они проходили рядом, один из них держал наполовину обугленный кусок мяса и, ухмыляясь, кивнул ему в благодарность. Непосредственно ниже, на полу цеха, Ганс увидел сожженные останки бантага, в которого он вчера стрелял, испеченного в застывшем бассейне с железом.
Кетсвана, зная, что он подумал, покачал головой и рассмеялся.
— У меня были бригады, работавшие всю ночь. Мы нашли стадо лошадей. Я приказал им забить их, и мы зажарили тонны конины, используя обломки бараков.
Он скривился.
— Ну, большая часть мяса была почти совершенно недожаренной, но я помню время, когда ты и я не отказались бы от сырого мяса, до тех пор, пока не узнавали, чем оно было. Это была приманка, слух, мы должны были заставить прийти их к нам десятками тысяч. Любого, кто мог бы хоть что-нибудь сделать, мы направляли к их собственным местным лидерам, деревенским старейшинам, даже к некоторым из их принцев.
— Мы накормили их и прояснили для них ситуацию, что если они убегут, то все они, с приходом рассвета, будут убиты. Ганс, они все знают это. Ты слышал, кто здесь?
— Нет, кто?
— Тамука.
Ганс промолчал.
— Слухи, он — тот, кто разжег их в городе. Они вчера сошли с ума, начали убивать всех, как раз когда распространились слухи, что мы взяли Сиань и пошли в этом направлении.
Ганс кивнул, но ничего не сказал. Не было никакой надежды даже пытаться превратить этих людей в обученные кадры, это займет недели, месяцы, а также нужны месяцы, чтобы просто кормить их надлежащим образом. Хотя в это было трудно поверить, он чувствовал, что они на самом деле выглядели даже хуже чем, он год назад после всех испытаний. Простое знание того, что наступило в этот день, даст им мужество броситься в последнее неистовое безумие.
— Ганс, они подготовились для этого дня, ты знал об этом?
— Что ты имеешь в виду?
— Ты думаешь, что мы были единственными? — осклабился Кетсвана, когда он протянул руку и переместил Ганса в сторону, поскольку мимо них, медленно перемещаясь, прошла рабочая бригада, несущая ящик боеприпасов для бантагских винтовок, они сделали паузу, приостановившись около пары, жующей пищу, чтобы те могли захватить несколько дюжин патронов перед тем, как идти дальше.
— Ганс, их, вместе взятых, соединяет целая сеть. Известие о нашем побеге год назад распространилось от одного конца империи Чинов до другого. Они говорят, что даже люди к северу в землях Ниппона знали об этом. «Слова ветра» об этом восстании также прорываются в Ниппон. Бантаги не могут искоренить их. Ганс, ты здесь — что-то вроде бога.
— Что?
— Легенды о том, что мы вернемся, что мы не позволим им быть уничтоженными. Они правы, ты знаешь.
— Ну да.
Он грустно долго смотрел на бригаду, состоящую из скелетообразных чинов, работающую над тем, чтобы подкатить полевое орудие на место так, чтобы оно не упало из-за отдачи с платформы сразу же после первого же выстрела.
— Таким образом, у них была сеть, каждый лагерь соединялся вместе с другими посредством железнодорожных бригад и путевых рабочих. Телеграфисты держали лидеров в курсе всего, что делали бантаги. Со слухами, охватившими город — о том, что республика сдалась, они по-настоящему собирались попытаться организовать массовое восстание даже прежде, чем мы полетели в Сиань.
— Безумие.
— Ну а что еще они могли сделать? Даже если бы они обменяли жизни сто к одному, они бы в итоге встряхнули положение на севере. Они знали только, так же как это знали и мы, что как только война будет закончена, они все будут безжалостно убиты. Некоторые говорили о необходимости двигаться к лагерным стоянкам к югу отсюда.
— Что?
— Там старики, женщины и дети бантагов.
Он ничего не сказал, темное отталкивающее намерение.
— Они говорят, что там расположились сто тысяч юрт, меньше чем в тридцати милях отсюда.
Идея, о которой говорил Кетсвана, вызвала у Ганса озноб, и он покачал головой, заставляя его замолчать.
Кетсвана жестом показал Гансу идти вперед, после того как мимо прошла последняя из бригад по переноске боеприпасов, поднимающих наверх снаряды для полевых пушек. Добравшись до угла здания литейного цеха, Ганс поднялся на выступающую смотровую площадку и втянул в себя воздух.
Вражеские войска наступали. Они все еще находились на расстоянии нескольких миль, но в прохладном утреннем воздухе они резко выделялись. Они не были верховыми лучниками, старыми охранниками, или жестокими поводырями рабов, которые могли исхлестать запуганного чина до смерти, но наверняка отступили бы от единственного человека вооруженного топочным ломом или киркой. Они шли медленно, демонстративно, развернутая стрелковая цепь на переднем плане. Каким-то образом у Кетсваны по-прежнему имелась пара полевых биноклей, и Ганс взял один, повозился с фокусировкой. Один из двух цилиндров был пробит и пришел в негодность, поэтому он закрыл один глаз.
Они были отличными воинами, Ганс мог видеть это, одетые в черную униформу, держащие наготове винтовки. Перед ними отступало небольшое количество чинов, беженцев, которые бродили в полях к северо-западу от горящего города. Бантаги даже не трудились тратить впустую выстрел на такую добычу. Если их неуклонно продвигающаяся линия настигала кого-нибудь, то жертва просто закалывалась штыком и оставлялась. Они не захватывали добычу с собой, не разрывали тела на части, просто холодное убийство и затем движение дальше.
Позади двойного ряда стрелков он видел основную часть войск, продвигающихся колоннами в рассредоточенном боевом порядке, сильно растянутом, полдюжины шагов между воинами так, чтобы каждый полк из тысячи воинов занимал фронт в полмили шириной и сто ярдов глубиной. «Гатлинги» завершили времена, когда ряды воинов шагали плечом к плечу, и Джурак знал это, казалось, что он знал слишком много вещей.
