Охта открыл было рот, чтобы, повинуясь машинальному порыву, ответить отказом, но профессор Томита учтиво улыбнулся:
– Господа, мы можем позволить себе быть великодушными.
Двустворчатые двери в дальней части отсека распахнулись. Появился священник 05С Банзуин – дородный, в ярко-красной рясе с белыми отворотами. Следом за ним шел молодой Энгус Курита. Юноша был одет в белую с оранжевой отделкой форменную рубашку и черные галифе; на ногах ослепительно блестели начищенные алые сапоги. На нем не было ни погон, ни петлиц со знаками отличия и эмблемами родов войск.
– Поток энергии сообщил мне о том, что наше присутствие здесь желательно, – заявил монах-отступник. Он поклонился: едва заметно – троим заговорщикам, учтиво – Сабхашу Индрахару. – Мы пришли.
Директор внимательно посмотрел на юношу. У того были прямые, черные, с едва заметным рыжеватым отливом волосы, широкоскулое лицо, заканчивающееся острым подбородком, и голубые глаза настоящего Куриты.
– Мальчик, ты знаешь, кто я такой? – спросил «Сама Улыбка».
Юноша бросил вопросительный взгляд на Банзуина. Монах кивнул бритой головой. Энгус сделал шаг к калеке в кресле-каталке.
– Подожди! – вдруг воскликнул Хираоке Тояма. – Мне это не нравится. Почему Индрахар прилетел сюда – навстречу своей смерти?
– Возможно, он тешит себя надеждой уговорить нас, – предположил Томита. – А может быть, осознав неизбежность конца, он просто решил приблизить его.
– Это же старый беспомощный калека, – рявкнул Охта. – Чем он может нам угрожать?
– Он хитрее самого черта, – возразил Тояма. – Он вдыхает пары заговоров, как чистый воздух.
– Вы очень мудры, Тояма-сан, что проявляете такую осторожность, – с легкой насмешкой произнес директор. – Как знать, быть может, мое кресло трансформируется в экзоскелет, как это показал в своем забавном голофильме Дэвион. Должен признаться, одно время я сам подумывал о чем-то подобном.
– Банзуин, твои необыкновенные возможности общеизвестны, – сказал профессор Томита. – Может ли твое ки определить, представляет ли «Сама Улыбка» для нас угрозу?
– Разумеется, могу, – ответил монах. – Я просветитель Ордена Пяти Столпов. От меня ничего не укроется.
Подойдя к Сабхашу, он остановился напротив. Директор поднял голову. Их взгляды встретились.
Через какое-то время монах отвел глаза:
– Я вижу… я ничего не вижу Этот человек не сможет сделать нам ничего плохого.
Охта злорадно ухмыльнулся; Тояма мрачно нахмурился.
– Что ж, решено, – сказал профессор Томита. Жестом опытного церемониймейстера он подозвал Энгуса: – Подойди сюда, мальчик. Уважь старика.
Юноша приблизился к креслу-каталке с видом осужденного, которого ведут на казнь.
Индрахар поманил его рукой:
– Наклонись поближе, мальчик, чтобы я смог разглядеть тебя получше. Ну же, я не кусаюсь.
Поколебавшись, Энгус подчинился. Протянув руку, ощупал его лицо, потрогал бицепсы – словно человек, выбирающий себе коня.
– Ты сильный, здоровый юноша, – наконец сказал «Сама Улыбка». – Твоя душа чиста. Почему же ты согласился участвовать в этом предательском заговоре? Неужели ты и вправду считаешь, что достоин занять место Теодора?
Энгус застыл в напряжении.
– Я не помышлял о троне Дракона, – механическим голосом произнес он, устремив взор поверх головы. – Но мои учителя открыли мне, что это эгоизм. Я – Курита, мой долг служить Дракону. Мой кузен убил своего отца и ослабил своими реформами Синдикат. Я должен встать на его место, несмотря на зов ниндзё.
– Мальчик мой, этому тебя научили они? – с искренней болью в голосе спросил Индрахар, обессиленно откидываясь на спинку кресла-каталки. – Ты мог бы еще послужить Дракону. Мы зажились на этом свете, и дому Курита от нас не может быть больше никакой пользы. Но твоя смерть станет невозместимой потерей…
Нинью Кераи ненавидел чувства.
В дни молодости его распирало от них. То было славное время: Нинью был лучшим оперативником КВБ и личным другом Теодора Куриты. И куда это его привело? Отдалило от человека, ставшего Координатором, так как он заботился о благе Теодора больше, чем сам Теодор. Чувства влекут за собой ошибки и промахи – как, например, та, в результате которой остался жить человек, на кого Нинью теперь охотился.
Гораздо больше удовлетворения приносит сознание выполненного долга.
Улицы Йошивары, района развлечений, были непривычно пустынными. Обычно в этот предрассветный час в укийо кипела жизнь: последние клиенты спешили вернуться домой до восхода солнца, а те, кто проработал всю ночь на улице, тащились в свои жалкие ночлежки. Сегодня, однако, веселье было завершено пораньше, чтобы и любители удовольствий, и те, кто их обслуживает, успели присоединиться к многолюдным толпам, которые собрались вдоль имперского шоссе и вокруг площади Единства, затаив дыхание в ожидании парада.
Под началом Нинью Кераи взвод «Сыновей Дракона» и мецуке в штатском прочесывали бары, чайные и рестораны вдоль улицы Радости. Насколько было известно, Франклин
Сакамото вел достаточно воздержанный образ жизни. Если у него и были какие-то пороки, он предпочитал предаваться им не на людях. Унаследованные от отца внешность, уверенность и обаяние позволяли Франклину добиваться расположения любой женщины, когда ему это захочется. Действуя в составе Ударных сил на Сомерсете, Сакамото также показал себя человеком хитрым и изворотливым: в итоге ведь ему пришлось, по сути дела, в одиночку вести войну против Кланов. Сейчас Нинью Кераи делал ставку на то, что Сакамото решил залечь на дно именно в укийо, поскольку там его никто не вздумает искать.
Нинью старательно гнал из сознания фразу «хвататься за соломинку». В ушах звучал голос приемного отца, призывающий смотреть в глаза правде, какой бы неприятной она ни казалась. Усилий целой армии сыщиков оказалось недостаточно, чтобы отыскать хоть какие-то следы Франклина Сакамото. В глубине души Нинью быстро развивающейся раковой опухолью росла убежденность в том, что он потерпел неудачу.
«Отец считает, что я уже готов к тому, чтобы унаследовать его пост, – подумал Нинью, оглядывая улицу, затянутую предрассветным туманом, нанесенным с реки Кадо-гучи. – Теперь он поймет, что ошибался».
На бедре завибрировало личное связное устройство, бесшумно извещая Нинью о вызове. Достав миниатюрный аппарат, в который входила микросхема шифратора-дешифратора, Нинью открыл панель с микрофоном.
– Здесь Кераи.
– Нинью, сынок, – послышался голос «Самой Улыбки», как всегда сухой и бесстрастный, – срочно возвращайся в штаб-квартиру.
– Да, отец.
Закрыв аппарат, Нинью сделал знак командиру взвода, чтобы тот принял руководство операцией.
