В само Ридо ведёт единственная довольно узкая дорога, вьющаяся вдоль той самой скалы, на которой стоит укрепление. То есть пока осаждающие будут взбираться по этому пути, на них обрушатся стрелы, копья, камни и бочки со смолой. А дорога – это четыре километра серпантина. Сколько народа доберётся до узкой площадки перед подъёмным мостом, перекрывающим ров глубиной почти двадцать метров? Смысл такой вылазки, если ров ещё и широк? Ждать, пока обороняющимся надоест смотреть на атакующих и они откроют ворота из милосердия? Три «ха-ха» четыре раза!
Добавим к этому, что справа крепость вплотную подходит к бездонной пропасти, где облака парят глубоко внизу. А слева – неприступная высокая вершина, на которую невозможно взобраться. Скала чуть ли не отполирована и прочна, словно из алмаза. На деле – тёмный диабаз, действительно очень прочный камень, в который ни костыли забить, ни заложить закладку, чтобы та держала трос. Короче – тупик, и есть над чем поломать голову. Поскольку дальнобойность пушек не позволит развалить прочные стены, использовать ружья – просто жечь пироксилин, а обойти невозможно. Как уже сказано, справа пропасть, а слева неприступные скалы…
…Вот наконец я и на вершине. Чего мне это стоило, лучше не вспоминать. Пусть вместо слов об этом расскажут наспех забинтованные, с сорванной до мяса кожей ладони. Словом, мне удалось взобраться на самый верх той горной цепи, к которой притулилась крепость Ридо.
Помогло бывшее увлечение горным туризмом. А уж тренировочная площадка по этому виду спорта у меня на транспортнике стояла в спортзале. Да и попав в новое тело, я физическую форму с самого начала поддерживал, нагоняя нужные кондиции, плюс воздействие психоматрицы… Словом, вооружившись изготовленными по моим рисункам, а потом исправленными до стадии безупречности приспособлениями, я полез.
От нашего лагеря, разбитого перед подъёмом к плоской вершине Ридо, взбираться пришлось почти трое суток. Только оттуда была единственная расщелина в гладком монолите горной преграды. Я лез, замирая на краткий отдых в полузабытье-полубреду в подвешенном на загнанных в трещины закладках гамаке. Наскоро перекусывал, делал несколько глотков воды и выцеливал глазами очередные уступы, трещины и разломы, в которые можно вставить клин и зацепить на него карабин, чтобы, привязав петлю, встать в неё ногой и перехватиться в другом месте…
Орудовал грубым напильником, подгоняя закладки из мягкого металла по форме трещины, забивал молотком иглы… И лез, карабкался, рыча от боли в сорванных мышцах, едва ли не воя от касания живым мясом ледяного камня, проклиная себя тысячи и тысячи раз за то, что решился на такое. Ветер раскачивал тросик, сплетённый из женских волос, который опускается вниз… На четвёртый день я наконец перевалился на площадку вершины горной цепи, смог встать и даже, корчась от боли, найти и сунуть в подходящую трещину самый большой свой кол с кольцом на вершине и убедиться, что тот встал намертво. Затем привязал к нему конец своей страховки, естественно, не весь, зажёг кое-как красный фальшфейер, давая понять своим, что дошёл…
Когда заканчиваешь тяжёлое дело, наступает апатия и какая-то отрешённость. Но сейчас оставалось очень немного. Спустя некоторое время далеко внизу вспыхнул ответный алый огонь. Я отцепляю от пояса связку закладок и карабинов. Это примерно килограммов десять. Думаю, хватит. Отвязываю тросик от петли, пропускаю через неё конец, к которому вяжу весь имеющийся у меня груз, затем бросаю вниз, чуть подальше от трещины. Верёвка скользит, и через некоторое время до меня доходит узел и трос чуть потолще… И так раз десять. Естественно, я больше не принимаю в этом участия – каждый раз верёвку перетягивают с земли. Снизу. Я пока отдыхаю, просто контролируя, чтобы верёвка через металлическую петлю проходила нормально. И вот уже прочный трос пропущен в обе стороны, вверх и вниз. Теперь остаётся ждать.
Поскольку темнеет, я отхожу от края пропасти подальше, достаю из мешка гамак и расстилаю его. Одет я тепло, потому не мёрзну, хотя и лежу на камне, а ночью в горах довольно холодно, если не сказать больше… Утром я вижу, как натягивается трос, начиная вновь ползти, и, когда до меня добирается привязанный к другому концу гигантской петли блок, мне остаётся лишь отвязать его и прицепить мощным карабином к торчащему из камня металлическому кольцу. Затем делаю два надёжных захлёста верёвки на кольце и режу трос ножом. Свободный длинный конец пропускаю через блок, вновь делаю захлёст и сплесниваю концы троса. Распускаю захлёсты и вновь зажигаю огонь. Это последний фальшфейер, тоже алого цвета. Спустя мгновение блок начинает вращаться, медленно, но неотвратимо. А мне остаётся тупо сидеть и смотреть на это убаюкивающее действо…
Ближе к вечеру над обрывом появляются голова, руки и, наконец, целиком человеческий силуэт. Он первым делом бросается ко мне, но я отталкиваю воина и говорю ему действовать дальше, как положено. Тот, косясь на меня, машет чем-то, хотя это без толку – не рассмотреть, но канат вновь приходит в движение, и спустя два часа на террасе находится уже шесть человек. Я уже не могу наблюдать за работой, сворачиваюсь клубочком и закрываю глаза…
Прихожу в себя уже на мягкой лежанке в шатре, разбитом у моей канатной дороги. Та отлично работает. Внизу стоит лебёдка, которая непрерывно приводит в действие гигантскую замкнутую петлю, достигающую вершины. Там уже установлены огромные блоки, непрерывной цепочкой вверх ползут люди и оружие, продукты и бочонки с водой. Меня переполняет гордость – ведь никто не верил, что я доберусь до вершины… Смотрю на свои кисти рук, сейчас скорее похожие на большие варежки, они плотно забинтованы полотном, пропитанным бальзамами и мазями. Ну да это неизбежная плата за то, что я добрался… Теперь мои воины по вершинам горной цепи спокойно доберутся до Ридо и… Останется только подождать. Класть людей зря я не собираюсь. Смерть уж как-нибудь обойдётся без моих солдат.
Насколько можно было разглядеть снизу, по вершинам можно пройти спокойно и без всякой подготовки так далеко, как нужно. Единственно, придётся спускаться вниз, на землю, опять по верёвкам. Но спускаться – это не карабкаться вверх, поэтому не думаю, что это составит проблему для моих лучших бойцов. А пока я должен отдохнуть. И я позволяю себе вновь расслабиться. Позади длинный, почти трёхсоткилометровый марш-бросок на лыжах по заснеженной стране. Мы обходили города, деревни, любое место, где были жители. Ни к чему, чтобы нас заметили чужие глаза и подняли тревогу. Отряд и так очень мал, сотня. Основная масса моих диверсантов, четыреста человек, движется сюда на лошадях, а путешествовать по зимнему Фиори, да ещё по вражеской территории сейчас удовольствие не из приятных.
