Что интересно, в процессе этой деприватизации я даже разбогател — или так и должно быть? Дело в том, что Гоша посчитал, будто передача в казну упомянутых заводов будет слишком сильным ударом по карману инженера Найденова, имеющего там свою долю, и, не слушая моих возражений, всучил мне свой пай в концерне «Цеппелинфлюгунтернеймен». Мол, российскому императору не совсем уместно иметь коммерческие интересы за границей… А оценивалась графская фирмочка миллионов в пятнадцать, так что четверть от этой суммы — бывшая Гошина, а теперь уже моя доля, выглядела очень даже и ничего себе. Да плюс у меня там и своих пять процентов было, так что почувствовать себя нищим мне теперь будет весьма затруднительно.
Потом я вспомнил большой прием в Зимнем, на котором император в торжественной обстановке произвел в князья Тринклера, Менделеева и Жуковского — ну и рожи были у некоторых царских родственничков! Что характерно, в основном у тех, которым в ближайшее же время предстояло расстаться с частью влияния, состояния и прочего — вплоть до жизни, в случае сильно невосторженного восприятия первых этапов смены статуса… Правда, они об этом пока не подозревали.
Смысл данного действа был в привлечении на свою сторону активной части интеллигенции — теперь у нее появлялся зримый пример, чего можно достичь при направлении таланта в нужную сторону… А то ведь раньше, кроме как в революционеры, честолюбивому человеку из низов и податься-то было особенно некуда! Следующими в очереди за титулами были Зелинский, Налетов, Мосин и мои авиаконструкторы, но здесь повышение предполагалось чуть поскромней, только до графов. Потом, наверное, Татьяну надо будет тоже… хотя «княгиня Князева» — явная тавтология, а графиня — как-то мелко, в сравнении с заслугами. Попросить, что ли, Вилли сделать ее герцогиней? Если откажется, тогда мне самому придется девочку в кунаширские принцессы производить.
В Казани меня ждала новость о какой-то победе русского флота в Желтом море. Нашего узла связи в татарской столице не было, так что я, терзаемый нехорошими предчувствиями, полночи проторчал на телеграфе, обмениваясь депешами с иркутским филиалом шестерки. Картина, действительно, вырисовывалась не совсем чтобы уж очень оптимистическая… Я так понял, что японцы активизировали перевозки морем, Макаров вознамерился им помешать, в результате чего два флота сошлись стенка на стенку и измордовали друг друга до полусмерти. Насколько мои информаторы представляли себе картину, утопленников не было ни у нас, ни у японцев, но и целых кораблей тоже не осталось. Ихние «Микаса» и «Фудзи» были избиты до состояния, при котором было не очень понятно, как они вообще еще держатся на плаву. Но и наш «Ретвизан» был превращен в плавучий металлом, «Цесаревич» выглядел не намного лучше, да и остальным требовался ремонт разной степени сложности. Победой же эта свалка была объявлена просто потому, что японцы начали выходить из боя первыми! А наши их не преследовали — во-первых, особенно было и некому, да и приказа тоже не поступило, потому что в самом конце боя был тяжело ранен Макаров. В общем, результат можно было бы считать ничьей, если бы не одна тонкость. Японцы могли ремонтировать свои корабли практически все сразу. У нас же в единственный сухой док за раз помещался только один бронированный утюг… Правда, еще один док был во Владике, но туда поди доплыви, если на воде ты держишься исключительно на энтузиазме! В общем, повреждения-то были сравнимые, а вот починятся японцы явно раньше нас…
Но на главный вопрос — о сроках японского наступления на сухопутном фронте — ответов пока не было. Однако это «ж-ж-ж-ж» неспроста, подумал я и велел передать кодированный сигнал, по которому группа фармацевтов в Чемульпо перейдет к масштабной диверсионной деятельности.
До Омска мы долетели без приключений. Новостей с фронта тоже не было. Зато местный генерал-губернатор откуда-то прознал о моем прилете и явился, жертва субординации, лично засвидетельствовать свое почтение! А у меня здесь даже не было филиала шестерки, чтобы расследовать, откуда появилась утечка сведений и кто уже в курсе, что я тут нахожусь…
Правда, сопровождающий губернатора жандармский ротмистр показался мне не дураком, и я, отведя его в сторонку, поинтересовался — не засиделся ли он в небольших чинах? И если да, то почему бы ему не выполнить приказ государственного канцлера и не пресечь дальнейшее распространение сведений о моем появлении? Да заодно и разобраться, откуда они вообще появились… Новой власти очень нужны энергичные люди, напутствовал его я.
А с его превосходительством мы выпили по рюмочке — я простой водки, он — так уж получилось — с реланиумом… Превосходительство было довольно пожилое, и ему хватило. Убедившись, что здоровью гостя ничего не угрожает, но просыпаться он будет уже после моего отлета, я прилег вздремнуть часа на четыре.
И перелет в Красноярск, и недолгое пребывание там прошли спокойно. Следующая посадка была в Иркутске, где имелся и узел связи, и мощный филиал шестого отдела, да вообще много чего. Так что тут я надеялся узнать самые свежие новости — и таки узнал…
Несколько часов назад японцы начали решительное наступление и на Ляодунском перешейке, и под Лаоляном. Перешеек держится, а вот у Куропаткина, кажется, дела обстоят не лучшим образом… Настолько не лучшим, что Новиков, начальник иркутского филиала шестерки, узнав, что я теперь собираюсь лететь прямо в Мукден, выразил сомнения — а не окажется ли он к моменту прилета в руках японцев?
— Ну, это вы зря, — хмыкнул я, — Куропаткин, конечно, человек способный, но за сутки с хвостиком не только добежать от Лаоляна до Мукдена, но еще и успеть сдать этот Мукден ни у кого не получится. А вы пока отправляйте пару новых кошачьих моторов во Владик, из Мукдена я все-таки полечу туда…
Последний этап перелета за штурвалом сидел я — это была предельная дальность для данного самолета, и требовалось умение лететь в наиболее экономичном режиме, так что и автопилот включать было нельзя. К концу шестого часа я уже порядком устал, а указатель уровня топлива уютно улегся стрелкой на ноль, но тут впереди показалась мачта с полосатым чулком на ней — первый аэродром второй авиадивизии. Михаил, ясное дело, был тут и встречал меня.
— Ну, что все-таки тут стряслось? — спросил я сразу после приветствия.
— Не понимаю я Куропаткина, — пожал плечами комдив-два. — Японцы начали наступление на правом фланге. Он подтянул туда резервы, но в это время японцы ударили еще и слева, прорвали нашу линию обороны и продвинулись на пять километров…
— Простите, что перебиваю, — не понял я, — она что, эта линия, была одна?
