Ну, в особо тяжёлых, точнее, в особо идиотски-бессистемно разложенных случаях, так и быть, не взгляда — одного вопроса торгашу.
В результате этого улиточного марша три ряда, отведённых для торговцев шмотьём, которые по-хорошему можно было пробежать минут за пятнадцать максимум, одолевали мы с ним час. Битый, тот самый, за который двух небитых дают. По крайней мере, я ощущал себя так, словно по мне весь этот час кувалдой постукивали — вполсилы, но с оттяжечкой, так, чтобы звон долго не затихал.
Подходящей куртки не было. Как я и ожидал. Было с полдюжины ношеных, но те, что подходили Серёге по габаритам, выглядели далеко не на сто два процента, а уж цену за них ломили — у меня чуть магазин не вывалился, когда услышал. Жадность жадностью, я и сам, чего греха таить, иной раз очередь обрезаю раньше, чем стоило б, но эти рыла, похоже, совесть и ум на оптимизм променяли. Причём безудержный и безграничный. Хотел бы взглянуть через прицел на того уникума, который эти обноски купит… только сдаётся мне, что без консервационнои смазки не дождаться чуда эдакого.
Шемякино упрямство, впрочем, тоже вполне заслуживало пары ласковых… эпитетов. Убедившись, что нужной ему тряпки в шмоточных рядах нет, он не развернулся и не направился обратно на постоялый двор, а выхлебал кружку ледяного кваса и продолжил своё прочёсывание базара дальше. Причём всё в том же сонно-мушином ритме.
Мне в тот момент очень захотелось соскользнуть с плеча и садануть этого ишака ребром приклада по колену — когда я злюсь, у меня этот фокус хорошо получается, а злился я так, что, казалось, смазка вот-вот закипит. Но Айсману повезло, причём дважды: сначала я отвлёкся на пару очень симпатичных накладочек на рукоятку, а около следующего прилавка мы нос к носу столкнулись с Коляном.
Колян, как обычно, стволом вниз висел на правом плече Евграфыча — он по части стрелка такой же однолюб, как и я, и так же считает, что от добра бобра не ищут, слишком велик шанс на козла напороться. И коль уж попал к человеку, у которого руки не из задницы растут и должный уход обеспечивают, то человека такого надо любить, холить и лелеять. А дураки, которые думали по-иному: что, мол, жалеть о человечишках, я железный, он из плоти, чуть оцарапался — кровь ручьём, а там и гангрена с могилой. Сегодня один, завтра другой — расходный материал, вроде патронов… мясо! Ну и где теперь эти «умники» в подавляющем большинстве своём?! В земле… сломанные, изъеденные ржой… а то и в горн, на переплавку — чего зря металлу пропадать.
У Коляна в этом смысле опыта куда больше, чем у меня. «КО-44» с ПУ — карабин трёхлинейный, образца 44-го, с прицелом оптическим… он счёт ведёт не с последней войны — с предпоследней.
— Доброе утро.
— Утро добрым не бывает, шемуля! — словно в подтверждение своих слов Евграфыч продемонстрировал Шемяке одну из своих лучших, на целых семь зубов, улыбок.
Сторонний человек при этом запросто мог бы и сбледнуть — удар, лишивший Евграфыча большей части зубов, основательно задел также лицевые нервы. И хотя обычно лицо старого следопыта выглядело почти нормально — полдюжины давно затянувшихся шрамиков не в счёт, подобными украшениями мог бы похвастать каждый третий мужик его лет, — стоило ему лишь попытаться улыбнуться, как правую сторону лица перекашивало совершенно жутким образом. Сергей знал, что минимум дважды подобные ухмылки едва не стоили Евграфычу жизни — причём во второй раз «мутанта» даже успели облить бензином.
Шемяку же эта улыбка могла испугать разве что едким чесночным запахом — чего бы старик ни сожрал на завтрак, шибало у него сейчас из пасти здорово, метра на три.
— Это кому как.
— Тож верно, — кивнул Евграфыч. — У дураков и мутантов, как обчеизвестно, всё не как у людев. Мож и утро тож. Давно с промысла-то?
— Второй день. А ты?
— Пятый. Ходил с Юркой-Скелетом и Лампочкой к Дальнему Острову.
— И как?
— Так себе. А у тебя?
— Аналогично.
Этот ритуал всегда казался Айсману забавным — с одной его стороны считалось обязательным спросить, как идут дела у брата-следопыта, с другой же хвастаться удачным уловом считалось дурной приметой. Равно как и жаловаться на пустышку, если вернулся живой и относительно целый — значит, тётке Фортуне твоё рыло ещё не окончательно наскучило.
Впрочем, если у человека есть глаза и голова и он умеет ими, особенно последней, пользоваться…
К примеру, на Евграфыче из-под его старой вязаной безрукавки выглядывает чёрная рубаха — по виду новенькая… как бы даже и не шёлковая. Это раз. А два — Юра-Скелет на скелет внешне совсем не похож, а похож он на шкафчик два на полтора метра. Говорили, что два года назад, потеряв напарников, Скелет в одиночку доволок сломавшийся болотоход с полным кузовом, ни одного ржавого ножа не выбросил — и, повидав Юрку вблизи, Шемяка этому рассказу верил безоговорочно.
Вот если взять да и сложить эти раз и два…
Евграфыч неожиданно топнул — и уже почти дотянувшийся из-за его спины до кисета на поясе оборванец шарахнулся прочь, тоненько подвывая при каждой попытке наступить на отдавленную тяжёлым ботинком ногу.
— Малёхо пострелять пришлось, — спокойно продолжил следопыт. — Сначала по дороге с какой-то ватагой схлестнулись, потом на самом Острове — с этими… клановцами.
— Которыми?
— Которые Медведи. Не знаю уж, — Евграфыч сморщился, — чего в них медвежьего, окромя разве что дерьма. Умишка, так точно нет, даже утиного.
— Чего они хотели?
— Да как обычно: здесь земля наша, копать не смейте, чего уже нарыли — гоните нам и ещё сапоги будете целовать, что целыми уйдёте. Это вчетвером-то против нас троих! Мы от такой наглости аж ошалели. И то — вдруг по кустам ещё дюжина расселась.
— Я смотрю, — задумчиво произнёс Шемяка, — с клановцами этими проблем с каждым годом всё больше.
— Вони от них с каждым годом всё больше, — проворчал старик. — Жаль, лет пять назад, когда они самые первые… Арцыбашевцы и кто там ещё был… псину ещё у себя на куртках малевали…
— Головаши вроде.
— Голованы. Тогда вот надо было собраться да и развесить их на какой-нибудь рощице… поживописней. Лёха Пегий так и предлагал — не послушали. Их ведь, — огорчённо добавил Евграфыч, — и была полусотня, не больше. А сейчас даже и считать неохота…
— Я бы, — заметил Шемяка, — пошёл.
— Да и я хотел, — Евграфыч зло сплюнул, — только Трофим… помнишь его? Чёрный такой, в драном ватнике постоянно шлялся?
— Это у которого катер синий был? Ещё ракетой по нему пуляли?
— Он самый. Вот он и ещё один парень, с севера, начали ныть: ой, да блин, куда-то идти, время тратить, патроны жечь, да ну, месяц в самый сезон, делом надо заниматься. А эти уроды, мол, сами друг друга перестреляют, а кто останется, те зимой всенепременно загнутся.
