Другой находящийся в штабном фургоне оператор, занимающий место за полукруглой консолью, тщательно отслеживает показания вынесенных почти вплотную к стенам «объекта» тепловизоров. Эти приборы, отградуированные соответствующим образом, способны улавливать тепло, излучаемое человеческим организмом, даже если наблюдаемая цель скрывается за какой-нибудь преградой, не слишком, конечно, мощной, иначе за стенами ничего не удастся «разглядеть». Но здесь, в Калифорнии, учитывая теплый климат, повсеместно сооружают дома облегченной конструкции, делая их едва не из картона, а потому их внутренности при помощи новейшей техники просматриваются четко, ну а остальное уже дело компьютерной графики и человеческой смекалки.
Оператору, наблюдающему за показаниями тепловизоров, собственное занятие надоело до чертиков. Он уже устал пялиться на плоский жидкокристаллический экран, на который подаются обработанные компьютерной программой данные от тепловизоров. Последнее шевеление в доме было отмечено еще в половине первого ночи. Кто бы они ни были, эти четверо, но они расползлись по комнатам и спали, причем наверняка крепким безмятежным сном.
Широко зевнув, оператор протер пальцем слезящиеся от напряжения глаза, после чего вновь тупо уставился на экран.
– Не п-понял, – произнес он спустя несколько секунд растерянно. – У меня на экране шесть целей…
– Такого не может быть, – сказал коллега, услышавший его реплику в наушниках. – Откуда они взялись, эти лишние двое?!
Оба оператора тут же встрепенулись, их пальцы забегали по клавиатуре, их мозги судорожно пытались сообразить, что же на самом деле там происходит, в оцепленном спецназом доме, а их губы уже частили тревожной скороговоркой.
Минуту или даже чуть меньше внутри коттеджа, если судить по показаниям тепловизионных датчиков, происходило нечто странное: все шесть «целей» хаотично перемещались по дому, и более всего это смахивало на панику.
Уитмор, толком так и не успев сориентироваться в этой новой ситуации, все же успел отдать в эфире команду: «Всем приготовиться! Кажется, они нас засекли, могут решиться на прорыв!!.»
И буквально тут же крепко полыхнуло…
Элизабет, дожидавшуюся в машине возвращения Шенка, вдруг зазнобило. Простыла? Погода в последнее время стоит сырая, ветреная, а небо похоже на серую ноздреватую губку… Нет, это не похоже на простуду. У нее сейчас депрессивный период в жизни. Чтобы не пичкать себя стимуляторами и не тратить время и деньги на визиты к психоаналитику, она до предела загрузила себя работой. Похоже, что переусердствовала… Не смертельно, конечно. Как только она вернется домой, – хотелось бы знать, как скоро это случится, – нужно будет принять горячую ванну, выпить стакан теплого молока с медом, после чего залечь часов эдак на десять в кроватку.
Она плотнее закуталась в чужую куртку, от которой исходил слабый аромат табака и мужского одеколона. Интересно, о чем это шепчутся у фургона эти двое личностей, каждого из которых она знает как облупленного? Судя по тому, что они то и дело бросают взгляды в ее сторону, беседа идет о том, как бы половчее использовать Колхауэр в роли сливного бачка.
Полицейские охотно привлекают «своих» журналистов к участию в сулящих успех мероприятиях. Те, соответственно, в качестве компенсации живописуют подвига стражей правопорядка в прессе и на телевидении, иногда даже приукрашивают эти самые «подвиги», которые на деле частенько являются промахами и огрехами. Элизабет прекрасно знала эту кухню изнутри, потому что ей самой доводилось участвовать, пусть даже в роли наблюдателя, во многих акциях, проводимых полицией и сотрудниками Бюро по наркотикам.
«Здесь что-то не так, – подумала она. – Ни один из местных коттеджей не похож на неприступную крепость. Но здесь два, а может, даже три кордона оцепления. Спешно эвакуируют жителей. Задействован спецназ, она видела боевиков своими глазами… И если они, то есть сотрудники ДЕА, намерены прихватить здесь крупного наркобарона или же шайку торговцев, то почему тянут резину?»
Может, они не слишком уверены в успехе? Или же опасаются повторения того, что случилось месяц назад в Бостоне, где, по слухам, была настоящая мясорубка и где властями было сделано все возможное и даже невозможное, чтобы не только не допустить журналистов на место трагедии, но и вообще скрыть сам факт случившегося?
…Она поймала себя на том, что ее взгляд прикован не к тем двум мужчинам, которые о чем-то шепчутся у штабного фургона, а к полицейскому псу, чье поведение показалось ей странным. Несколькими минутами ранее из микроавтобуса, припаркованного здесь же, в переулке, наружу выбрались кинолог и его собачка. Впрочем, какая уж там «собачка»… Это была псина свирепого вида из породы немецких овчарок.
Скорее всего, оба они, хозяин и его пес, устав от долгого сидения в железном чреве микроавтобуса, выбрались наружу, чтобы малость размять ноги, подышать кислородом, заодно и справить малую нужду. Но случилось непредвиденное: овчарка, вздыбив шерсть и оскалив грозные клыки, рванула что есть сил в сторону, едва не свалив на землю полицейского, который попытался удержать пса на коротком поводке.
И удержал, за счет того, что свободный конец поводка был обмотан у него вокруг кисти правой руки.
Но овчарка рвалась с поводка что есть сил, – молча, свирепо, страшно, абсолютно не реагируя на команды изумленного таким поворотом кинолога, не слушаясь этих самых команд, отдаваемых рассерженным полушепотом; да, полушепотом, потому что шуметь здесь особо никому не позволено.
Смотреть на эту картинку Элизабет было как-то странно и даже жутковато.
Она перевела взгляд в ту сторону, куда рвалась полузадушенная ошейником овчарка, туда, где примерно четверть часа назад, обогнув угол расположенного через дорогу коттеджа, проследовала команда спецназа.
А уже в следующую секунду в той стороне полыхнуло яркое пламя.
Колхауэр пулей вылетела из машины наружу, пожалев, – мысль эта, впрочем, была мимолетной, – что Шенк не позволил ей взять с собой фотоаппарат.
Кажется, она слышала негромкий хлопок. Горел один из коттеджей, расположенных в глубине квартала. Он загорелся как-то сразу, одномоментно, и это было странно. Внутри бушевал жуткий пожар, и это не только угадывалось, но и было видно воочию: из оконных проемов разом высунулись наружу языки яркого пламени, накаляясь до полупрозрачной желтизны, через брешь в крыше повалил густой дым, с яркими прожилками огня и роем искр, похожих на огненных шмелей…
Следующие несколько минут – Колхауэр специально не засекала время, ей было попросту не до этого – распались на целый ряд эпизодов, намертво врезавшихся в ее память.
