Недолго Н’бел чистил инструменты — плечи его опустились, и кузнец вздохнул. Он положил молот на наковальню и посмотрел сыну в глаза.
— Мальчик мой, я знаю, что ты пришёл узнать.
— Я…
— Не стоит это отрицать.
На лице сына отразилась боль из-за тревоги отца.
— Я не хочу навредить тебе.
— Знаю, но ты заслуживаешь правды. Я боюсь лишь только того, что она будет для тебя значить.
Сын положил руку на плечо Н’бела и осторожно взял его за подбородок. Рядом с нависшим над ним сыном кузнец казался ребёнком.
— Ты вырастил меня и дал мне дом. Ты всегда будешь моим отцом.
Слёзы полились из глаз Н’бела, и он вытер их прежде, чем отстраниться от сына.
— Следуй за мной, — сказал Н’бел, и они вместе пошли к задней стороне каменной кузницы. Сколько помнил сын, там стояла старая наковальня под кожей. Н’бел сорвал её и бросил на пол. Ржавчина покрывала поверхность тяжёлой наковальни, и сын поразился при виде такой ветхости. Кузнец же едва обратил на это внимания, упёршись плечом в красный металлический бок. Он напрягся, и наковальня сдвинулась — чуть-чуть.
— Я вырастил сына-великана не для того, чтобы самому поднимать все тяжести, — Н’бел скривился. — Как насчёт помочь старику?
Сын, пристыжённый тем, что он просто стоял и смотрел, присоединился к отцу, и вместе они сдвинули огромную наковальню. Он едва ощутил тяжесть — сила рук была невероятной и наполняла все мускулы и сухожилия, но простой труд вместе с отцом радовал душу.
Н’бел вспотел и провёл рукой по лбу.
— Да, я точно был сильнее… — он тяжело вздохнул. Напряжение вернулось, когда он показал на квадратное углубление в полу. — Вот…
Несмотря на толстый слой сажи и пыли сын понял, что когда-то это был люк.
— Он всё время был здесь?
— Я благословляю день, когда ты пришёл к нам, — ответил кузнец. — Ты был и остался чудом.
Сын посмотрел на отца, но тот молчал. Он склонился и ощупал края углубления. Пальцы нашли опору, и сын показал силу, которой не было ни у кого другого в городе, подняв огромный каменный булыжник. Несмотря на вес он осторожно его поставил и затем уставился в тёмный туннель, ведущий вниз.
— Что там?
— Сколько я тебя знаю, ты никогда не показывал страха. Ты не дрогнул даже перед подгорными драконами.
— А сейчас боюсь, — честно признался сын. — Теперь, когда я стою перед ней, я не уверен, что хочу узнать правду.
Н’бел положил руку на его плечо, — Ты всегда будешь моим сыном. Всегда.
Он сделал первые шаги во тьму и обнаружил под ногами каменную лестницу, громко трещавшую с каждым шагом. Сын спустился глубже, и во мраке проступили резкие очертания чего-то металлического.
— Я что-то вижу…
— Не бойся, сын.
— Я вижу…
Эхом отразившийся от стен кузни глухой звучный рёв остановил сына перед следующим нерешительным шагом. Это было предупреждение. На смотровых башнях города дули в рог. Н’бел и его сын слышали это даже глубоко в кузне.
Облегчение наполнило сына, когда он покинул омрачённую пещеру и вернулся к тусклому свету кузни.
— Истина подождёт.
Н’бел скривился, потянувшись за копьём, любимый молот уже висел на его поясе с инструментами.
— Сумеречные призраки.
О них ходили легенды в каждом племени Ноктюрна. Ночные дьяволы, похитители плоти, злые духи, кошмар, который оживал, когда облака бурлили в ставшем красным как кровь небе. Немногие встретились с ними и уцелели, и даже их навеки сломали воспоминания. Ожившие ужасные истории — чуждые поработители, похищающие людей из домов и уносящие их на своих кораблях в бесконечную тьму. Оттуда не возвращался никто.
— На нас будут охотиться вечно? — сердито проворчал сын.
— Это просто ещё одна наковальня. Выживи, закались и стань сильнее.
— Отец, я уже силён.
Н’бел сжал плечо сына.
— Да, Вулкан. Сильнее, чем знаешь.
Вместе они выбежали из кузницы в город.
В обагрённых небесах над Гесиодом бурлили и сшибались ржавые облака. Пахло пеплом и дымом, в воздухе незримой цепью повис удушливый жар.
— Адский рассвет, когда рушатся пепельные берега, и солнце горит, — закричал Н’бел, показывая на небо. — Он возвещает кровопролитие. Они всегда приходят в этот ненастный час.
В центре городской площади царила паника. Люди выбегали из домов, прижимая к груди близких и скудные пожитки. Кто-то кричал от ужаса перед тем, что придёт и может забрать их в бесконечную тьму.
Бреугар, работник по металлу, выбрался из толпы и пытался восстановить спокойствие. Он и несколько других людей кричали остальным укрыться. Но рёв рога приводил напуганных в ещё большее неистовство.
— Это безумие должно закончиться, — прошептал Вулкан, ужаснувшись охватившему его племя страху. Сильные люди переживали буйство стихий, когда раскалывалась земля, а вулканы изрыгали в небо тьму и пламя, но страх перед сумеречными призраками был сильнее рассудка.
Пока отец пытался помочь Бреугару и остальным, Вулкан бежал по площади к огромному столпу. То был камень обжигания, где медитировали шаманы земли, когда солнце было в зените. Сейчас он был пуст, и Вулкан схватился за бока монолитного камня и не задерживаясь за мгновения забрался на вершину. С плоского столпа открывался хороший вид на земли за Гесиодом.
Языки тёмно-оранжевого пламени марали горизонт там, где горели далёкие деревни. В небо поднимался маслянистый дым от подожжённых вместе с их обитателями домов. Кочевые пастухи заурохов бежали, их стада вырезали. Чёрные на фоне кроваво-красного неба падальщики-дактили лениво кружили в ожидании пира, который им устроят сумеречные призраки.
Пастухи не обращали внимания на них внимания. Они бежали к стенам Гесиода, но Вулкан мрачно осознал, что уже слишком поздно.
Позади насмешливо вопили сумеречные призраки. Их покрытые клинками скифы парили над равниной и в красном Адском Рассвете казались лишь зазубренными тенями. Вулкан был слишком далеко, чтобы услышать, но он видел, как кричал один из пастухов, пойманный шипастой сетью, пока его не пронзила копьём полуобнажённая ведьма. Другие высокие, гибкие существа в сегментированной броне цвета ночи метали дротики со спин машин, упиваясь охотой.
