Однако не прошло и минуты, как в дверь постучали. Спокойно, чётко – словно стучащий пришёл по делу, и отлично знает, чего хочет. Как и то, что майор у себя. Не иначе, кто-то следил за дверью. А сделать это так, чтоб он не заметил, может только…
Профи.
И точно.
На пороге оказалась Алара. В правой руке красовалась непочатая бутылка скотча.
– Мы так и будем стоять… Или вы всё же пригласите меня, сэр? – она чуть заломила смоляную бровь в ответ на невысказанный вопрос Дорохова.
– Да. Да, входите, конечно. – он посторонился, закрыв дверь за посетительницей.
Когда повернулся к женщине, удивился ещё больше: та раздевалась.
Аккуратно и спокойно. Полусапожки поставила под его стул, штаны и гимнастёрку повесила на спинку с большим знанием дела: чтоб не помять, но и одеть в случае чего – мгновенно. Затем пришёл черёд и защитных носок, и майки.
Когда на ней остались лишь бра и трусики-стринги, капитан спросила:
– А вам не жарко, майор? Присоединиться не желаете?
Дорохов, сопя, и чувствуя, как напряглось то, чему положено напрячься, медленно подошёл ближе. Да, он именно так представлял себе её тело, когда мысленно раздевал… Плотное, стройное. Ни капли жира, упругая смуглая кожа – похоже, сеансами в солярии капитан не пренебрегает.
Начальница «амазонок» не стала откладывать в долгий ящик, а сразу обняла, и принялась целовать лицо и шею, спину майора оглаживая руками. Она ничего не говорила, но сопела так… Сильнее его возбудить и невозможно!
Затем её губы нашли его. Вздох удовлетворения, когда он ответил, показал ему, что Алара настроена серьёзно.
И действительно – его одежду так аккуратно они не складывали. Правильней сказать, что они её порывисто разбросали по всей комнате. После чего майора буквально подтащили к кровати, уронили на неё, и оседлали.
Довольно долгое время Дорохов корме стонов и междометий ничего связного произносить не мог – не больно-то поговоришь, если рот занят долгими чувственно-возбуждающими поцелуями, а основное орудие – находится в работе… Да ещё в какой! Ну, это он осознавал в те моменты, когда они отрывали губы – чтобы отдышаться, а Алара ещё – и постонать.
Их пики совпали: он так понял, что она могла бы кончить давно… Но ждала его.
Когда всё к обоюдному удовольствию завершилось, и они, разгорячённые и запыхавшиеся, лежали рядом, прикрывшись простынёй, капитан первой нарушила молчание:
– Легче?
– Д-да… Это ты – из-за Азамата?
– Да. И из-за него тоже. И из-за девочек, Царствие им… И из-за тебя. (Ну, нравишься ты мне, чертяка уродливый!) И, конечно, из-за меня. В первую очередь – из-за меня. – в её бездонных глазах прочесть нельзя было ничего, но он по дыханию и лёгкой дрожи кончиков пальцев понял, что она… Тоже боится?!
Она, даже не глядя на него, сказала, словно читала его мысли:
– Да. Боюсь я, Сидней. Так боюсь, как никогда в жизни не боялась. Даже когда кардахов выкуривали из нор их крысиных на Прилуде, так не боялась. Или в Сомалли… Нет. Сейчас всё совсем по-другому.
Там хоть знаешь, чего ждать, и что враг – просто… Другой человек. Или хотя бы существо, похожее на него. А здесь… Расскажешь?
Дорохов понял, что рот опять криво ухмыляется – а то он будто не понял, зачем на самом деле пришла к нему женщина… В том числе, конечно, и для «снятия стресса самым эффективным способом». Но…
Но всё же червячок разочарования от ощущения того, что что-то унижающее его в этой ситуации (Его использовали!) есть, грыз где-то глубоко внутри: да, он знает, что не донжуан. А шрам через всю щёку и рот делает его если не совсем Квазимодо, то…
Далеко не красавцем, от одного взгляда на которого все красотки укладывались бы штабелями. Перед его постелью. Ожидая своей очереди. К крутому мачо.
Так что ничего удивительного, что «разведданные» капитан решила добыть именно так. А молодец: она так и сказала, что хочет убить трёх зайцев: и его от дурацких мыслей и самотерзаний оградить, и самой снять нервное и сексуальное напряжение, и…
Узнать из первых рук, с чем же они имеют дело на чёртовой Эллире-3. Казавшейся из космоса столь очаровательной и милой, что капитан открывшего её корабля так и назвал: «райский уголок». Что потом переделали в более прозаическое название для каталогов, Космоатласов, и справочников.
Когда они отдышались, и Дорохов рассказал о том, что произошло в месте высадки, и о том, что видел в камере, и на КП, Алара передёрнула плечами:
– Жуть. Фантастика. Словно фильм ужасов… Продолжим?
– Продолжим. При одном условии.
– Каком же? – на него грозно надвинулся стройный силуэт. Глаза горели как-то уж слишком… Ярко.
– Разливать буду я.
Она сразу откинулась. Взгляд словно посуровел.
– Твоя правда. И девочки и Азамат заслуживают хотя бы этого…
Дорохов открыл бутылку и разлил – стаканы стояли как всегда на верхней полке стенного шкафа, рядом с форменными фуражками. Он не скупился, разливая. В качестве закуски выложил на стол половинку яблока – отрезанную когда-то для такой же цели, и уже начавшую ссыхаться от долгого лежания в шкафу. Но тогда… Он пил один.
Так что остатки яблока Дорохов честно разрезал пополам.
– Ну, помянем бойцов. Светлая им память, и Царствие Небесное!
– Царствие Небесное. Вечная память.
Выпили вместе. До дна.
Дорохов сразу разлил по второй. Подумал. Долил остатки полулитровой бутылки в стаканы. Алара только криво усмехнулась:
– Не думала, что моих девчонок вот так, запросто – какие-то жучки… А мы-то… Столько работали. Тренировались. Хорошие были бойцы. За них.
– Да. И – за Азамата. Жаль и всех бедняг – колонистов.
– Да.
Они выпили. Алара, глядя в угол каюты, помолчала. Словно сдерживая слёзы. Но Дорохов видел, что она – не заплачет. Он осторожно протянул к ней руку, вопросительно глядя…
– Да.
Они легли и снова… Лечились изо всех сил. В конце, когда пики снова совпали, женщина тоненько застонала, из горла вырвался не то крик, не то – вой. Она откатилась от него, и, наконец, разрыдалась, зарывшись лицом в подушку. Словно прорвало сдерживаемую волей и психотренингом плотину.
Дорохов прилёг рядом. Алара вползла к нему на грудь, и, сотрясаемая рыданиями, всё так же, ни слова ни говоря, и не вытирая слёз, рыдала несколько минут.
Он молчал, стараясь держать её плечи понежней, ощущая её мягкое тепло и проникающие в ладони эмоции, понимая, что сделать для неё ничего больше пока не может.
Похоже, сильно женщина была привязана к боевым подругам. И злится на себя, корит, что не была с ними в нужный момент, и как-нибудь не помогла. И то, что, скорее всего – никак, для женской логики в данном случае – не аргумент…
