Боже, да что же такое происходит? А может, на самом деле я давно умер, и все, что со мной творится – это мой персональный ад? Вполне логичный финал для такого убийцы. Я же хотел умереть – вот мое желание и исполнилось. Ну, а после смерти таким грешникам рай не светит – только ад, без вариантов. На удивление, от таких мыслей мне даже стало легче, дрожь прошла, и я немного успокоился. Ну что ж, буду терпеть положенное в аду наказание. Хорошо, что хоть в котле черти живьем не варят.
Но я рано радовался. Головная боль стала настолько сильной, что я временами переставал себя контролировать. Мысли и видения путались, превратившись в полную бессмыслицу. Меня даже не удивил тот факт, что, находясь в таком состоянии, я выпил всю оставшуюся воду не только из бака, но и из туалетного бачка.
Я валялся на полу в полу бредовом состоянии, уставившись на дверь. На окошко смотреть было больно – свет стал резать глаза. В те моменты, когда сознание прояснялось, я видел глюки наяву – стены камеры сдвигались, а дверь, расположенная в метре от меня, наоборот, отодвигалась вдаль на десятки метров. Затем картинка вновь принимала привычные пропорции и все начиналась по-новому. Сил не было никаких. Последнее, что я смог сделать – это содрал с себя всю одежду, поскольку из-за неутоляемого голода жар в теле стал просто нестерпимым. Так я и лежал голый, медленно проваливаясь в беспамятство. День закончился, неспешно наступила ночь. Я терял контроль над своим телом. Из моего рта тонкой струйкой вытекала слюна, и, кажется, я умудрился даже сходить под себя. Единственное, что я мог делать всю ночь – это цепляться за осколки сознания. Меня пронзило понимание того, что совсем скоро мое «я» полностью исчезнет, растаяв, как утренний туман.
Не знаю, дотянул я до утра или нет. Последним моим осознанным видением была танцующая на цветочном лугу дочка. В видении она сияла от счастья, собирала луговые цветы в небольшой букетик и кружилась под слышную только ей музыку. Мне тоже вспомнилась музыка – другая музыка. Из мюзикла "Нотр-Дам де Пари" В начале двухтысячных у меня случился крупный частный заказ с поставкой в Московскую область, недалеко от столицы. Работ по монтажу у нас с Лехой было на пару дней, и к нам приехали наши жены детьми. После того как мы закончили свои дела, у нас осталась свободной примерно половина дня. Леха с семьей, забрав с собою нашу Надюшку, отправился по детской программе, а меня жена потащила на мюзикл. Спектакль мне тогда ничем особым не запомнился – все партии я давно посмотрел и послушал в интернете, да и оригинальный французский вариант мне нравился намного больше. Вот там голоса были, а у нас – три, ну четыре, максимум, артиста соответствовали европейскому уровню вокала. На нашем же сеансе половина заявленных артистов была и вовсе из второго состава, поэтому я не ждал услышать ничего хорошего. Главное, чтобы жена была довольна, да и ладно. Билеты взяли на балкон в первый ряд, Ленка все в бинокль увидит, а мне и так нормально. Но один момент меня все же поразил. Дело в том, что у певца, исполняющего партию Квазимодо, не было низкого голоса. Он был как раз одним из тех, кто был во втором составе, и продюсеры, видимо решили, что для мюзикла "не первой свежести" и его голос вполне сойдет. Но певец очень старался исполнить роль и пытался сделать свой голос более низким изо всех сил. Жена аж подпрыгивала на месте, комментируя его манеру исполнения. В бинокль ей это было хорошо видно. От усердия и напряжения петь низко, чтобы попадать в ноты, певец аж сжимал кулаки и поднимался на носочки. К концу спектакля он, бедный, так измучился, что полностью сорвал голос и охрип. И вот тут-то у него наконец и получилось спеть как надо! Последняя партия Квазимодо на его хриплых и сорванных связках вышла просто бесподобной! Меня она пробрала до печенок и глубоко запала в душу. Именно эта мелодия зазвучала у меня в голове при виде танцующей на лугу дочери. Я чувствовал, как по моим щекам текут слезы, это был последний миг. Сейчас моя душа либо исчезнет без следа, либо улетит куда-то прочь от тела. Нестерпимо захотелось напоследок пропеть: "Я иду к тебе, моя любовь!" Но на вдохе из горла вырвалось только лишь слышанное мною ранее урчание. Видение с дочкой растворилось без следа, вернулась черно-белая картинка камеры и двери, а затем … пришел ОН.
Дверь в мою камеру внезапно распахнулась, за ней открылась решетка, и в камере появился Ангел во всем великолепии своего ослепительного сияния. Его свет был настолько ярким, что я не смог различить черт его лица, а видел лишь один силуэт и тянущиеся от него во все стороны белоснежные извивающиеся нити. «Неужели Бог меня простил, и моя душа попадет в рай?» – подумал я. Слезы, не переставая, текли по моим щекам. Я же каждой клеточкой тела и каждой частичкой души тянулся к Ангелу, стремясь окунуться в этот божественный свет, напитаться им, очистится от всех своих прегрешений. И у меня это получилось! Я почувствовал, как свет от Ангела проникает в мою душу, впитывается и насыщает ее, утоляя мою боль, жажду и терзавший меня голод. Ангел застыл возле меня, не шевелясь. Блаженство и радость переполняли меня. Я прощен, я все-таки прощен! Милостивый Боже! Я мысленно снова и снова повторял "Отче наш", единственную молитву, которую знал. А свет от Ангела все продолжал и продолжал проникать и впитываться в мое бренное тело (или душу?), правда, чем дольше это продолжалось, тем тускнее он становился. «Обязательно надо впитать все до капли», – почему-то подумалось мне. И вот уже последние крохи свечения гаснут, но я вижу, что осталась небольшая пульсирующая звездочка. Я тянусь к ней, и, подвластная моей воле, она летит ко мне, проникает в грудь и исчезает где-то в районе сердца. Ангел ушел, но весь свет, который он принес для меня, остался со мной, в моей душе, я больше не грешник – я прощен Богом! Видение танцующей дочери было не случайным – это знак того, что после смерти я встречусь с дочерью в раю. И с этой радостной мыслью я проваливаюсь в небытие…
Глава 3
Сознание ко мне вернулось от того, что меня били. Я все так же голый лежал на полу своей камеры, а здоровенный детина в камуфляже с комплекцией былинного богатыря от души пинал меня ногами, обутыми в армейские берцы, приговаривая:
– Паскуда, ублюдок недоношенный, это ты Апостола грохнул?
– Отвечай, кваз поганый, как ты это сделал!
Вот и охрана вернулась, похоже, что бьют за грубое нарушение правил поведения в колонии. Но, почему этот охранник называет меня каким-то квазом, кто такой Апостол, и как я мог кого-то убить, если сил нет даже на то, чтобы подняться к унитазу? Мое самочувствие сегодня непонятно из-за чего значительно улучшилось, если бы еще не били, совсем было бы хорошо. Можно даже попробовать встать, только как это сделать, если лупит, гад, не переставая, и тут удачно прилетевший удар ногой в голову отправляет меня в нокаут.
Прихожу в себя от того, что этот же детина брызгает мне водой из кружки в лицо. О, вода! Увидев столь вожделенную жидкость, забываю про все на свете и жадно тянусь к ней руками. Детина протягивает мне кружку с остатками воды. Жадно выпиваю воду. Как же здорово! Но слишком мало. С мольбой в глазах возвращаю кружку ему обратно. Надеюсь, он догадается, что я хочу еще? Вместо того чтобы наполнить кружку водой, он отстегивает с пояса армейскую фляжку, свинчивает с нее колпачок и протягивает мне.
– Тебе сейчас не вода нужна, а особое лекарство. Ты как, понимаешь меня?
Я утвердительно киваю в ответ.
– Слушай внимательно, – говорит он. – это особое лекарство, очень ценное, на вкус внимания не обращай, ты должен его проглотить, но только два глотка, не больше. Потом еще примешь, запомнил?
Снова утвердительно киваю. Этот неизвестный богатырь, одетый почему-то в камуфляжную форму, что ломает весь его былинный образ, сует мне флягу в руки и отворачивается к телу одетому в похожую форму и неподвижно лежащему лицом вниз. Когда я поднес флягу к губам, жажда, разбуженная выпитым до этого глотком воды, была так велика, что присосался к источнику влаги, не обращая никакого внимания ни на ее запах, ни на ее вкус. О предупреждении выпить только два глотка, разумеется, я забыл, как только стал пить. От фляги я оторвался, когда она была уже пуста. В животе разливалось приятное тепло, головная боль стала стихать. Возвращалась привычная острота зрения, а сознание, затуманенное бредом последних дней, быстро приходило в нормальное состояние. На моей морде расползалась довольная улыбка. В такой позе, с зажатой в правой руке пустой фляжкой и с блаженным выражением на лице, я медленно завалился на спину и снова потерял сознание.
