Зашли в один там полно людей, кто кольца примеряет, кто сдаёт такое же обручальное кольцо, большинство же тупо пялятся в витрину. Прицениваются?! Решили ещё пройтись. Во втором комиссионном магазинчике, в который пришлось спускаться в полуподвальное помещение, кроме золота и серебра были и картины, и подсвечники разные, а вот народа почти не было. Брехт подошёл к продавцу и спросил, скупают ли они золото.
– Конечно. У вас что? Колечко? – парень приосанился. Выпрямился, улыбнулся и гордо взялся за лупу. Сама по себе вещь антикварная в красивой бронзовой оправе.
– А кто у вас старший? – не этому же двадцать кило золота предлагать.
– Дядя… Семён Абрамович. Позвать?
– Позвать. – Брехт чуть расслабился, раз «Абрамович», то дело должно выгореть.
Глава 5
Событие двенадцатое
Однажды в мастерскую Питера Пауля Рубенса пришёл состоятельный заказчик и попросил написать для него картину с изображением Марии Магдалины.
Рубенс, подумав, спросил:
– До грехопадения или после?
– Желательно во время, – решительно ответил заказчик.
Ованнес Геворкиевич Айвазян он же Иван Константинович Айвазовский умер давно. Прожил хорошую и длинную жизнь, нарисовал кучу картин, в том числе «Спасение в шторм». Именно она и висела на стене этого полуподвального комиссионного магазинчика. Брехт её отлично знал, и ни с какой другой бы не спутал. Эта картина висела у него на стене в его московской квартире. Нет, Иван Яковлевич не был подпольным миллионером и безумным коллекционером, тратившим последнюю копейку на свою страсть, тоже. Просто, когда квартиру в Москве купил и сделал ремонт, то, выбирая обои на зал, взял в сине-зелёных тонах, потом шторы с тюлью в тон подобрал и даже ковровое покрытие, получилось эдакая сине-зелёная морская комната, не хватало только картин пары штук на стенах с синим морем и кораблём. Посмотрел в интернете, вспомнив главного мариниста Айвазовского, и наткнулся на «Спасение в шторм». С ходу понравилась. Ну, оригинал не достать. Нашёл фирму, которая делает копии печатью на ткань и даже потом мажет на них краски для достоверности. Две картины заказал у них. Вторую тоже у Айвазовского позаимствовал, называется: «Корабль в бушующем море».
Вот сейчас прямо со стены на Брехта его такая привычная картина и смотрела. Задумался, вспоминая отжатую у него квартиру, вздрогнул даже, когда его за рукав дёрнули.
– Товарищ, вы хотели сдать на комиссию кольцо. Показывайте, – точно еврей. На постаревшего Макаревича похож. Невысокий, лохматый, кучерявый, седой. Улыбка одобряющая.
– У меня заготовка на кольцо, – Иван Яковлевич вынул из кармана приготовленный заранее царский червонец.
«Макаревич» оглянулся встревоженно, но магазин был пуст. Парочка, что выбирала кольцо уже ушла, так и не купив ничего.
– У вас эта заготовка в одном экземпляре или ещё есть? – Семён Абрамович положил монетку на весы, бросил гирьки и, уравновесив, удовлетворённо кивнул головой.
– Есть. Если в цене сойдёмся.
– А какая цена вас устроит? – и опять доброжелательно улыбнулся, типа, дорогой товарищ, всё для вас, дадим лучшую в СССР цену.
– Рублей тридцать.
«Макаревич» просиял.
– За грамм.
Макаревич скис.
– Давайте считать, молодой человек. Пусть восемь грамм. Я знаю, сколько весит ваша заготовка, – поднял руку дядя, видя, что Брехт недоумённо вскинул брови, – потом пересчитаем, нам главное выйти на коэффициент. Не правда ли?
– Пусть.
– Итак, восемь грамм по десять рублей за грамм. Теперь округлим и получим девяносто рублей. Видите, я даже добавил, – и честно лыбится.
– Хрена с два! Пойдём мы. Тридцать на восемь – будет двести сорок, пусть без округления. Теперь сравним. Девяносто и двести сорок. Вы таки увидели в нас лохов?! Пойдём мы.
– Молодой человек, рассказать вам шутку? Дело-то подсудное, если к нему присмотреться. Так вот шутка. Всю жизнь я мечтал стать капитаном. Сяду в тюрьму по вашей милости и так как образование у меня медицинское, то капитаном я и стану. Даже капитаном дальнего плавания, буду в тюремной больничке на дальняк судно выносить. Сто рублей. И это крайняя цена.
– Да-а, были цены в наше время… Всё же пойдём мы, – Брехт и правда развернулся, и потянул Ваську к выходу.
– Сто десять! – выстрелил ему в спину «Макаревич».
– Двести тридцать девять.
– Где вас учили торговать, молодой человек? – горестно вздохнул Семён Абрамович.
– Двести сорок. Так лучше, а то запутаемся у меня ведь их не одна, точно запутаемся.
– Я вас понял, товарищ, если их больше десяти, то сто пятьдесят, – от сердца ведь и точно оторвал.
– Десять кило.
– Товарищ, не морочьте мне то место, где спина заканчивает своё благородное название!
– Десять килограмм и не меньше двухсот рублей за монету. Или мы всё же покидаем ваше заведение.
– Один момент. Десять тысяч делим на восемь целых восемь десятых – получается тысяча сто тридцать. Если умножить на двести – получится больше двухсот тысяч рублей.
– Двести двадцать шесть тысяч, – уточнил, именно на такую цифру и нацелившийся Иван Яковлевич.
– У меня нет при себе таких денег. А с ценой я согласен. Если вы не шутите.
– И что? – не понял Брехт.
– Зайдите завтра и мы оформим наш небольшой гешефт.
– Нет, завтра я уезжаю.
– Хм. Три часа. Быстрее не получится, – закатил глаза «Макаревич». Считал, или маршрут прикидывал.
– Хорошо. Семён Абрамович, а вот эта копия Айвазовского у вас почём? – как память из той жизни.
– Ха, копия. Это подлинник. Там и подпись есть.
– У меня дома висит копия картины «Спасение в шторм» и там тоже есть подпись.
– Двести двадцать шесть тысяч, говорите. Двести и этот подлинник, – стал очень неулыбчивым «Макаревич».
– Договорились. Зайдём через три часа. Пошли Василий.
Событие тринадцатое
Хочешь ворочать миллионами?
Устраивайся на монетный двор грузчиком.
Я узнал, что такое большие деньги, когда купил увеличительное стекло.
– Побежали домой, – как только они отошли от магазинчика полуподвального, громким шёпотом скомандовал Иван Яковлевич китайчонку.
– Зачем? – вот любознательный.
– Двести тысяч рублей – это приличные деньги. Да, даже большие деньги. А все эти ломбарды и комиссионки связаны с преступниками. Уверен на сто процентов, что как только деньги окажутся у нас, на нас начнётся охота. – Брехт потянул Ваську в какой-то переулок, и они вышли на улицу с одноэтажными домами.
– Так давай я у отца возьму машину, – еле поспевая за Брехтом, тоже свистящим шёпотом предложил Васька.
– Давай для начала вооружимся.
Брехту оружия не выдали, как и Ваське. Предложил кладовщик усатый, почти Будённый Ваське убитую мосинку, а Брехту наган, явно дореволюционный, пришлось показать Васькину книжку красноармейца и потребовать у старшины ТТ и карабин Арисага. Почесал репу усач и сказал, что, ладно, мол, робяты будет, но завтра, это в смысле сегодня, зайдите вечерком. Так что придётся своим трофейным воспользоваться. Блюхер Васька, кроме золота из тайника заграничного, прихватил два пистолета. Себе ТТ, а Брехту миниатюрный Дрейзе М1907 (нем. Dreyse M1907). Вещь эксклюзивная – патрон 7,65 мм, где достать. У Брехта осталось их шесть штук. С ТТ у Васьки ситуация пока ничем не лучше. Они у японцев их целых три позаимствовали, только на все три было три патрона. Сейчас получат свой, и с патронами к этому пистолету проблем не будет. Не плохо бы ещё поспрошать кого с пристрастием, как экспериментальные советские пистолеты оказались у вероятного противника, не иначе вот такой старшина с будёновскими усами выгодную сделку совершил. Хотя, вряд ли, тут нужен кто гораздо повыше чином. Ничего, приедут на место, можно будет анонимный донос в органы состряпать. Ведь номера пистолетов у них есть, пусть кому надо поразбираются. В реальной истории японцы возьмут за основу пистолет Люггера, но ТТ лучше и компактней, как бы не передумали япошки. Зачем же вооружать злейших врагов?!
