— Вас вызывают в больничное крыло.
***
Варуз впервые не думал о причинах и последствиях всех своих поступков. После смерти старшего сына у него с хломуносцами были личные счёты, но запал воевать пропал вместе с горечью потери и осознанием того, что он должен защищать то, что осталось от его семьи.
Медсестра сопроводила его в больничное крыло. Слишком светлое и радужное, как для тех, кто только вернулся из пекла. Окна больничного крыла выходили во внутренний двор, обеспечивая неплохой вид на зелёную прогулочную аллею, где песок наносили только сапогами солдаты, вызванные явиться срочно с донесением.
По пять больничных коек по обе стены с индивидуальными отделяющими занавесками, прикроватными столиками и капельницами. Варуз остановился у второй постели. Раненный молодой солдат Ридригана спал после внушительной дозы обезболивающего. На белых бинтах проступила свежая кровь, расползаясь алым пятном на левую часть изувеченного лица. Мужчина опустил взгляд вниз. Контуры молодого тела, спрятанные под простынею, обрывались. После колена правой ноги — пустота.
— Генерал Варуз, — окликнули его, и он оторвал взгляд от искалеченного юноши.
— Доктор Кармайкл, — густые брови сошлись на тёмной переносице.
— Прошу вас следовать за мной, — мужчина направился вглубь, в сторону дальних коек. — Простите, что прервал вас, но этого солдата доставили к нам несколько часов назад.
Кармайкл остановился у постели, расположенной у самого окна, и отодвинул занавеску, предлагая Варузу пройти первым. Генерал с неохотой воспользовался приглашением. После смерти сына он избегал больничное крыло, чтобы ничего не напоминало ему о его первенце и дне, когда он так же крепко прижимал его к своей груди и плакал, как в первый день его рождения, но уже не от переполняющей его отцовской радости.
Доктор не прошёл следом за ним. Варуз нахмурился. На койке сидел молодой восемнадцатилетний юноша. Идеально белая простынь скрывала его тело по пояс, но конечности остались при нём. Грубые каштановые волосы торчали в разные стороны от недолгого и беспокойного сна. Сухие карие глаза с полопавшимися капиллярами внимательно смотрели на него. Увидев гостя, он радостно улыбнулся, несмотря на боль в разбитой губе.
— Пуля срикошетила, — юноша показал руку, перевязанную от кисти до локтя.
Варуз молчал. Он испытывал двубокое чувство. Ему хотелось схватить мальчишку за шиворот и несколько раз хорошо встряхнуть в надежде, что мозги встанут на место, попутно читая ему лекции. Но он был рад, что поступил правильно, когда, пренебрегая инструкциями, отправил часть универсалов на помощь добровольцам. Он рисковал своей головой ради их спасения. Мужчина шумно выдохнул, закрыв глаза.
— Не будь таким чёрствым, я ведь живой, — улыбнулся парень. — Отец…
— Зак, — в голосе просочилась строгость. Генерал хмуро посмотрел на сына. — Это не место для зелёных юнцов, возомнивших себя героями.
— Да? — скептически бросил парень. — Тебе это не мешало набирать в ряды добровольцев таких, как я.
— Это другое.
— Ты так говоришь только потому, что я твой сын.
— Зак…
— Посмотри на них! — вскрикнул юноша, показывая взглядом на других добровольцев, которые корчились от полученных ран, лёжа на койках. — Они такие же, как и я, но их судьба тебя не волнует.
— Нога… — услышали они с другого конца больничной палаты. — Моя нога, — в голосе парня начал появляться испуг, переходящий в истерику. — Верните мне мою ногу! Верните!
Он только пришёл в себя, а по пробуждению его ждал такой подарок судьбы. Парень кричал и рыдал; бился, будто его резали без анестезии, и от этого у Варуза всё сжималось изнутри. На его месте мог оказаться его сын. Крики стихли — подействовало успокоительное, которое поспешно вколола медсестра, пока Кармайкл держал его, но генерал всё ещё слышал его тихие всхлипы и шептания: «Нога… Моя нога…».
— Завтра ты возвращаешься в Арионтас к матери, — не желая продолжать разговор, мужчина направился к выходу.
— А как же они? — вслед крикнул ему Зак. — Они тоже возвращаются?
Варуз ничего не ответил, он бросил взгляд на плачущего парня, которого пыталась успокоить неравнодушная медсестра, и вышел из больничного крыла.
***
Пренебрегая необходимостью отправиться вместе с остальными спасёнными в предоставленное в их распоряжение крыло, Карлин сильнее натянула и без того длинные рукава кофты до начала ногтей и замедлила шаг, отбиваясь от своих. Она настолько привыкла к жару пустыни, выросшей на месте её бывшего дома, что прохлада в здании доставляла ей неудобства. Ей хотелось влезть под одеяло и тщетно попытаться согреться, но у неё были другие планы на этот вечер.
Девушка вернулась в лазарет. Мимо прошла последняя медсестра, отработавшая утомительную смену, и Карлин вошла в помещение. Всех доставленных на базу осмотрели, раненных переместили в палаты, здоровые разбрелись по базе в поисках воды, еды или сна. Основной свет в лазарете выключили за ненадобностью. Доктор Кармайкл стоял спиной к ней и разбирал свои инструменты. Единственным источником света была лампа, стоявшая перед ним. Карлин мялась на пороге и не знала, с чего начать. В прошлом ей легко давались разговоры с незнакомыми людьми, но в последние пару лет она растеряла все свои навыки общения.
— Доктор…
Крепкая рука остановилась в пяти сантиметрах от скальпеля. Мужчина замер и повернул голову в её сторону перед тем, как обернуться и посмотреть на неё. В его глазах она увидела узнавание и замешательство.
— Вас что-то беспокоит? — напросился у него логичный вопрос. Карлин хотела сказать: «да», но понимала, что думают они о разных вещах. Она неуверенно кивнула и задумалась, как выведать информацию, за которой пришла.
— Сегодня в лазарете вы зашили рану тому солдату без обезболивающего, и… когда он попросил об этом, не удивились, будто это нормально, — она снова и снова пыталась найти этому логичное объяснение, но ничего. — Я знаю, что это больно и невозможно не реагировать! Мне… — она запнулась и почувствовала себя немного неловко за то, что с претензиями пристала к человеку, который впервые за столько времени стал первым, кто проявил к ней заботу, а не просто делал своё дело. — Мне накладывали швы… В детстве.
Мужчина нахмурился и сделал вид, что переключил внимание на инструменты.
— Это так.
Она думала, что Кармайкл начнёт отрицать и переубеждать её, но этого не случилось.
— Каин отличается от среднестатистического человека. Он не чувствует боли. Синдром Бельмонда[1]. В мире существуют и другие подобные ему люди.
Это слишком просто объяснить, съехав в медицинские термины, но это не единственная вещь, которая смущала Карлин в этом парне.
— Я видела странную татуировку у него на руке, — не унималась девушка. — И глаза… Они изменили цвет.
— В его татуировке нет ничего странного, — отмахнулся доктор. — Кто-то набивает себе Микки Мауса на весь живот или яблочко на ягодицах, но это почему-то ни у кого не вызывает лишних вопросов, — он сделал короткую паузу, а после добавил: — А цвет… Вам показалось.
— Я знаю, что я видела, — Карлин нахмурилась. Ей не нравилось, что Кармайкл пытается сослаться на игру больного воображения, но она не чокнутая. Мужчина молчал. — Вы же знаете, что здесь происходит, — она сделала шаг к нему и остановилась.
Доктор медленно выдохнул, закрыв глаза.
— Я не должен говорить об этом.
[1]Синдром Бельмонда — редчайшее и до конца не изученное заболевание нервной системы, при которой человек полностью утрачивает чувствительность к боли, холоду и любым другим неприятным ощущениям. Карлин понимала, что не дождётся прямого ответа, но она хотела объяснений.
— Расскажите мне всё.
— Вы должны вернуться к своим, пока не заметили ваше отсутствие, иначе у вас могут появиться проблемы.
Девушка хотела предпринять ещё одну попытку, как их прервала медсестра.
— Доктор Кармайкл… — она удивлённо посмотрела на него, замерев на пороге.
