прижал обе ладони к стеклу.
Уитни перестал дышать, увидев, как взгляд женщины на мгновение застыл на ночном столике. Затем судорожным движением она схватила ножик для вскрытия конвертов и молниеносным движением полоснула мужчину по руке.
Закряхтев от боли, тот отпустил женщину и схватился за свою окровавленную руку. Какое-то жуткое мгновение он таращился на свою рану, словно не в силах поверить, что с ним произошло. Что его порезала эта женщина.
Когда мужчина снова поднял взгляд, Лютер буквально почувствовал злобное рычание, сорвавшееся у него с уст.
После чего он ударил женщину — Уитни еще никогда не приходилось видеть, чтобы какой-либо мужчина с такой силой бил женщину. Могучий кулак обрушился на нежную плоть, и из носа и рта женщины хлынула кровь.
Лютер не мог сказать, было дело в обилии поглощенной женщиной выпивки или в чем-то другом, но удар, который любого другого на ее месте изувечил бы, лишь только распалил ее. В конвульсивном порыве она поднялась на ноги и повернулась к зеркалу. Лютер увидел у нее в глазах ужас, порожденный зрелищем своей уничтоженной красоты. Широко раскрыв от изумления глаза, женщина потрогала свой распухший нос; пальцы опустились вниз и прикоснулись к шатающемуся зубу. Она превратилась в окровавленное месиво, лишившись своего главного достоинства.
Женщина снова повернулась лицом к мужчине, и Лютер увидел, как мышцы у нее напряглись так, что стали похожи на маленькие куски дерева. С молниеносной быстротой она снова вонзила ногу мужчине в промежность. Тот мгновенно обмяк, охваченный приступом тошноты. Бесполезные конечности не смогли удержать вес его тела; мужчина рухнул на пол и со стоном перекатился на спину.
Обливаясь кровью, женщина опустилась на корточки рядом с ним и вскинула высоко над головой нож. Панический ужас на ее лице сменился жаждой убийства.
Схватив пульт дистанционного управления, Лютер шагнул к двери. Его палец застыл над кнопкой.
Увидев нож, устремившийся к его груди, мужчина понял, что его жизни вот-вот наступит конец, и закричал, вкладывая в этот крик все остатки сил. И его призыв не остался неуслышанным.
Застыв на месте, Уитни перевел взгляд на распахнувшуюся настежь дверь в спальню.
В комнату ворвались двое мужчин, коротко подстриженных, в новеньких костюмах, не скрывающих внушительную мускулатуру, с пистолетами в руках. Не успел Лютер сделать и шага, как мужчины оценили ситуацию и приняли решение.
Оба пистолета выстрелили практически одновременно.
* * *
Кейт Уитни сидела у себя в кабинете, в который раз просматривая дело.
Этот тип уже четырежды отмотал срок в тюрьме; еще шесть раз его арестовывали, но дело не доходило до суда, потому что или свидетели трусили и отказывались давать показания, или их находили в мусорных баках. Это была самая настоящая ходячая бомба с часовым механизмом, готовая взорваться на следующей жертве, — и все они были женщинами.
В настоящий момент он обвинялся в убийстве, совершенном в ходе разбойного нападения и изнасилования, что по законам штата Вирджиния подходило под высшую меру. И на этот раз Кейт решила идти до конца: смертный приговор. Она еще никогда не просила высшей меры, но если кто-либо и заслуживал такого наказания, то этот тип, и присяжные не будут слишком щепетильными. С какой стати оставлять жизнь этому человеку, который с особой жестокостью отнял жизнь у девятнадцатилетней студентки колледжа, чьей единственной ошибкой было отправиться средь бела дня в торговый центр за колготками и новыми туфлями?
Кейт потерла глаза и, взяв со стола резинку, забрала волосы в хвостик. Затем обвела взглядом свой маленький, просто обставленный кабинет; повсюду громоздились папки с делами, и Кейт в миллионный раз задумалась, будет ли этому когда-либо конец. Разумеется, не будет. Разве что все станет только еще хуже, и ей остается лишь делать все, что в ее силах, чтобы хоть как-то сдержать поток крови. И начнет она с казни Роджера Симмонса-младшего, двадцати двух лет, такого закоренелого преступника, каких она еще не встречала, а за свою пока еще недолгую карьеру Кейт уже повидала их целые полчища. Она вспомнила, как Симмонс в тот день посмотрел на нее в суде. На лице у него не было ни капли раскаяния, стыда или какого-либо другого чувства. Это лицо также было лишено надежды — это наблюдение подкреплялось историей прошлого Симмонса, которая читалась как книга ужасов, описывающая детство. Но эта проблема уже не касалась Кейт. Похоже, единственная, которая ее не касалась…
Покачав головой, она взглянула на часы — уже далеко за полночь — и отправилась за новым стаканчиком кофе; сосредоточиться на работе становилось все труднее и труднее. Последний сотрудник покинул здание прокуратуры пять часов назад. Три часа назад ушла бригада уборщиц. Кейт прошла по коридору на кухню без туфель, в одних чулках. Если б Чарли Мэнсон [5] сейчас вышел из тюрьмы и снова принялся за старое, для Кейт его дело стало бы пустяковым: дилетант по сравнению с кровожадными чудовищами, разгуливающими на свободе в наши дни.
Держа в руке стаканчик кофе, Кейт вернулась к себе в кабинет и постояла, глядя на свое отражение в окне. В ее ремесле внешность не имела особого значения; черт возьми, у нее уже больше года не было мужчины. Но Кейт не могла оторвать от себя взгляд. Высокая и стройная, возможно, местами чересчур худая, но привычка пробегать каждый день по четыре мили никуда не делась, в то время как количество поглощаемых калорий неуклонно сокращалось. В основном Кейт держалась на плохом кофе и крекерах, ограничила себя всего до двух сигарет в день и надеялась, если все будет хорошо, вообще бросить курить.
Ей было стыдно за то, какому насилию она подвергала свое тело бесконечной работой и стрессом постоянных переходов от одного жуткого дела к другому; но что еще ей оставалось? Уйти, потому что она не выглядит как фотомодель с обложки глянцевого журнала? Кейт утешала себя тем, что фотомодель занимается лишь тем, чтобы двадцать четыре часа в сутки работать над собственной внешностью. Ее же работа заключается в том, чтобы тот, кто нарушил закон, кто сделал больно другим, был наказан. Она считала, что по любым критериям ее жизнь была более продуктивной.
Кейт тряхнула своей гривой; ей надо подстричься, но где взять на это время? Лицо по-прежнему практически не несло на себе следов той ноши, которая становилась все более и более непосильной. Ее двадцатидевятилетнее лицо, после четырех лет работы по девятнадцать часов в сутки и бесчисленных судебных процессов, все еще держалось. Кейт вздохнула, сознавая, что долго так продолжаться не
