Мишки.
Тот сжался от барского тона. Потому что этот ласковый разговор моментально превращался в жесткий разнос, который мог закончиться батогами на конюшне. Ивашкин, в отличие от прежнего хозяина использовал конюшню по второму назначению, а не как гараж. Батоги и хлысты были в ассортименте, как в секс-шопе для садо-мазо.
— Вечно у тебя, Иннокентий Матвеевич, холопы пуганые, — отодвинув согнувшегося в поклоне Мишку вошел поверенный в делах Астафьев, один из преданных людей. — Ты их по старинке батогами охаживаешь?
— А бывает и батогами, — благосклонно кивнул Ивашкин. — Обычно плетьми. Особенно тех, кто мешает мне пить чай.
— Пшел вон, — бросил холопу Астафьев. — И да, не время чаи гонять. Константинов вернулся.
— Что? Как? — купец выпучил глаза так, как жаба во время случки.
— А вот так, — бесцеремонно плюхнулся в кресло Астафьев. — Взял и вернулся.
— Но мы же…
— Не знаю как «мы же», — передразнил его Астафьев, — но каким-то образом он выбрался из склепа. Шалыгин маякнул. Граф пришел к нему и начал подбивать бабки. С того самого счета, который мы пока не использовали. Проплатил все долги и пообещал еще вернуться.
— Говорил же я, что надо было его в контейнер и на дно океана, чтобы там вечно гнил!
— Ага. И его секрет ушел бы вместе с ним? Пока Стилет Первородной не найден, Константинов нам нужен. И потом, не забывай, что он твой альфа. Напомнить, что будет, если его убить?
— Да сказки все это, — насмешливо сказал купец. — Он убил Франческу, а она была Альфа-ноль. И никто пока не помер, в смысле окончательно.
— Проверять я не желаю. Кто занимался погребением лично?
— Ведьмы. Они же и наложили на его склеп множество заклятий.
— Надо было им сказать, чтобы хоть Дневное Кольцо с него сняли. Нечего ему шастать по свету.
— А что случилось, известно?
Астафьев поморщился, как от лимона.
— Насколько мы можем судить, он выбрался из склепа с посторонней помощью. Трупы его помощников лежали вместо него в его саркофаге.
— Опознали, кто такие?
— Какие-то залетные шныри — уголовнички. Но шли на дело целенаправленно. Сняли защиту, открыли гроб…
— И первым делом вынули Кинжал Забвения, идиоты, — скорчил рожу Ивашкин.
— Похоже, так, — пожал плечами Астафьев. — Он же красивый, золотая ручка и каменья.
— Что теперь делать?
— Что-что, — опять передразнил Астафьев. — Не знаю.
— Надо его найти, — сказал Ивашкин.
— А что его искать? По некоторым данным граф преспокойно вернулся в свое имение. В Упыревку.
— Ну так надо послать бойцов… — вскинулся купец.
— Сами понимаете, что мы этого сделать не можем.
— Каких-то восемьдесят верст…
— По землям, населенным монстрами, ага, — скривился Астафьев. — Губернатор не даст. Он сейчас сидит и трясется, чтобы не спровоцировать всю эту ораву, шатающуюся вокруг города и жаждущую свежего мяса внутри стен. И когда она ломанется внутрь…
— Да ладно, — насмешливо сказал Ивашкин. — Пробоев не было уже давно, а то, что еще друг друга не сожрало, вряд ли сможет пойти на штурм города.
— Хотите попробовать? — осведомился Астафьев. — Потом только не жалуйтесь.
— Что бы вы посоветовали?
— А я то что? — пожал плечами Астафьев. — У вас для этого есть целая служба безопасности. Или она только способна крыс по амбарам гонять?
— У меня нет амбаров. У меня…
— Вся недвижимость, принадлежащая раньше Константинову? Предприятия, бизнес-центр, и складской комплекс? — насмешливо сказал Астафьев. — Я бы сейчас не делал резких движений.
— То есть? — непонимающе нахмурил лоб Ивашкин.
— Тут есть два варианта.
— Какие?
— Первый — повиниться перед графом, упасть ему в ножки и вернуть все нажитое его непосильным трудом. Всю недвижимость, имущество, счета, — усмехнулся Астафьев. — В расчете на его милосердие.
— Исключено, — быстро сказал Ивашкин. — Даже если я так сделаю, граф меня не простит. Он никогда этим не славился.
— Ну да, он из тех, кто ведет себя благородно только по отношению к благородным, — усмехнулся Астафьев.
— Какой второй?
— Не трогать графа физически. Удавить Его Сиятельство экономически. Перекрыть ему все счета, все финансовые поступления, пустить его по миру.
— Сделаем, — кивнул Ивашкин. — Это можно. Тем более по закону все его счета — мои.
— Были, — уточнил Астафьев. — Граф объявился — теперь может потребовать все свои деньги назад.
— Только вот проблема в том, что в человеческий суд он не пойдет. Протокол сработал только в одну сторону, обратной силы не имеет. Или пусть созывает совет всех альф. Которые опять его погрузят в долгий и продолжительный сон, как в прошлый раз, кхе-кхе, — растянул губы в улыбке Ивашкин.
— Вот именно, что вы поступили не по закону, устроив против него заговор и исподтишка погрузив его в Забвение.
— Я не понял, на чьей вы стороне? — прищурился Ивашкин.
— Я говорю объективно. Хотите — слушайте, хотите — потешьте ваше самолюбие и поддайтесь эмоциям, — пожал плечами Астафьев. — Такова правда. И граф имеет право на все действия, которые будут направлены против вас. По любому закону, будь то человеческий, или наш, упырский.
— Вы так считаете? — зло сузил глаза Ивашкин.
— А вы нет? По законам Российской Империи вы совершили несколько преступлений. Заговор с целью убийства, похищение, незаконное лишение свободы, а теперь еще будет кража и мошенничество в особо крупных размерах.
— Пусть пойдет в имперский суд и докажет все то, что вы сказали. Если дойдет.
— Я об этом и говорю, — вздохнул Астафьев. — Он прав, а вы — нет. Я работаю на вас, поэтому и растолковываю очевидные вещи.
— Ой, все! — как девочка-истеричка вскинулся Ивашкин.
Ему была неприятна вся правда, которую изложил поверенный. Потому что он был прав, а Ивашкин со товарищи, точнее, хозяева — нет. По любой системе оценки. И граф имел полное право потребовать от него удовлетворения через дуэль. А состязаться с семисотлетним убийцей-альфа…
— Ладно, я подумаю, как можно удавить графа, не нарываясь на открытый конфликт.
— Надеюсь на ваше благоразумие, — кивнул Астафьев.
— У вас все? — посмотрел на него в упор купец.
— Да, удаляюсь-удаляюсь, —
