Боли». Можно было использовать только их, но кашу маслом не испортишь.
Взгляд гобла сконцентрировался на четках, я же начал вещать спокойным тоном.
— Думаешь, готов к пыткам? На самом деле, будь у меня время, то уже через час ты бы мне рассказал все самые грязные и постыдные тайны. «Оковы Боли» — хорошее средство, которое иного не предполагает. Но к твоей скорби у меня его нет. Да и не знаешь ты ничего, чего не знаю я. Единственное, чем можешь заслужить посмертие не только для себя, но и для своих родичей, рассказать шаману кому ты служишь, почему и за сколько. Сейчас у тебя в голове вертится один вопрос, кто мне рассказал о тебе и твоих друзьях? Например, в племени Быстроногих есть такой, как Онкариэ-сян.
— Кто? Кто этот предатель? — получив возможность говорить, захлебнулся охотник злобной слюной, он не стал ничего отрицать. Умный, сразу понял про бессмысленность таких шагов. Это хорошо.
— Ченуоки-дзян Меткий Топор, но не спеши его винить, потому что он увидел, как я скормил Аллистерногр, — гобл выпучил глаза, лицо поменяло цвет, я же продолжал мерно, после небольшой паузы, — Так вот, я скормил ей его верного воина Итта-сяна Кривого. И сейчас у тебя такой же выбор, пойти к ней на корм или рассказать все, — единственное, плохо, я доподлинно не понимал, как работает это дитя Бездны, не пойдут ли мои труды прахом, если все вокруг родственники? Хотя… Уверен, там другие условия, иначе сдохло бы большинство разумных вокруг при единственном призыве Волчицы, — И тебе ничего не мешает, я не вижу клятв Антерри, которые ты приносил… Впрочем, и они не станут для меня преградой.
— Откуда, откуда ты про них знаешь? О нас? Что является тайным знанием, что… — действительно, умный. Соображал очень быстро. Рано его под нож при таком дефиците кадров.
— Ты будешь говорить? — перебил я скучающим тоном, — Если попытаешься откусить язык, то без вариантов познакомишься с Вечноголодным ребенком Бездны. Еще раз повторю, ты ничего не откроешь нового. Расскажешь, а взамен я убью тебя быстро и отправлю в царство Мары. Однако произойдет это не сразу. Ты мне еще послужишь, принеся полную клятву верности на крови, — тот глянул с ненавистью, надо кинуть кость, иначе волшебство не сработает, и такой обет не будет ничего стоить, — Послужишь мне верой и правдой. И кто знает, может в итоге, ты окажешься на полях Арины, а не в клоаке Тиранга, что грозит прямо сейчас. Что же до ее рати… Там она сама принимает решение. Но у тебя возможность показать себя во всей красе перед ней, добыть славу, сейчас же заслуг у некого Рауки-сяна, как у мелкого пушистого гтаранга, которого тайком тискают сопливые бабы.
Гобл сглотнул, но думал недолго.
— Я все скажу! И даже принесу клятву, если ты пообещаешь, что задания будут действительно смертельно-опасными! И выполнение их сравнимо с подвигом! И что я добуду свой ирс в бою и напою его кровью!
— Уж это я тебе гарантирую. Араоки-дзян, — деактивировав сферу безмолвия, позвал шамана. Вождю явно не нравились наши телодвижения, где он оставался всего лишь безучастным зрителем, но хватило ума не роптать и не возмущаться, а состроить гримасу, что все вокруг происходило с его ведома и одобрения.
Весь рассказ охотника уложился в несколько предложений, но и этого хватило, чтобы говорящий с духами начал плеваться в разные стороны. Кстати, купили парня за обещание дать возможность проявить себя в делах ратных на многочисленных полях сражений. Возникал вопрос, отчего тогда он не сложил голову за свое племя, но расспросы решил отложить.
— Он не достоин даже посмертия! Мрочий слизень!
— Нет. Своим рассказом он заслужил быструю и легкую смерть. Но после того, как послужит мне, искупая свои грехи. Это я обещал, а мои слова — адамантит. И его никто не тронет, пока я не прикажу обратного. Он принесет клятву на крови мне и Антерри. Затем совершит много хороших дел во благо Дома Сумеречных, соответственно, и для племени. Ты же, шаман, будешь молчать и помогать.
— Как он может принести пользу? Он — вонючий лживый слабый грогс! Он…
— Увидишь, — не стал слушать ругательства, — Повторю. Пока пусть живет, как жил. После сумеречной ночи у меня будут для него дела, — тот, чья судьба решалась, стоял молча с гордо поднятой головой, — А теперь вопрос тебе, Араоки-дзян, время для принятия решения истекло, так вы согласны на мои условия?
— Согласны. Но меня ведет даже не страх собственной гибели и даже нашего племени, а всех народов и не только гоблов. Аристо, последнее время я вижу страшные видения и сны. Зло и Тьма сгущаются, набирают силы. Грядет страшная битва, после которой о некоторых расах не останется даже воспоминаний, как и многих, и многих пожрет Бездна. С тобой мы будем сильнее.
Нет, все же я переоценил индейца, как завернул — «всех народов». Еще дед говорил про таких идеалистов, а затем Папаша Эндрю добавил много непечатного. А еще, пророчества и прорицания, точнее события, которые излишне мистифицировались, ничего кроме усмешки не вызывали. Этот говорящий с духами знал, как и многие, что верховный шаман Четвертой окровавленной руки спутался с Раоносом. Тот же был божком отнюдь не радости и веселья, вот тебе и «Тьма» над нами. От зловония, издаваемого амулетами Аороки-дзяна, без всяких мухоморов галлюцинации гарантировались.
Пока остальное племя ставилось вождем в известность об изменениях, я успел разобраться с еще одной «мелочью» из тех, которые затем преподносят, как благосклонность Азалии. Шаман обладал средними способностями. Благодаря им и наличию тотема, он чувствовал меня даже под «Тенью Арракса» за пять-семь шагов, а при одновременном использовании с «Вуалью тьмы» только в метре, при этом не мог определить мое точное местоположение, лишь смутную тревогу, что кто-то есть рядом, обладающий незримым питомцем.
А дальше все индейцы от мала до велика приняли правильное решение в едином порыве, узнав, что духи сказали идти под руку глэрда Райса, но главное о дарах и взаимовыгодном сотрудничестве, как и возможном скором расцвете Парящих в Ночи. Вождь оказался на диво красноречив, особо непонятливым избавиться от сомнений помогала палка по хребту.
Затем последовало время клятвы, кроме этого, я оставлял герб Дома при помощи родового кольца на телах в тех местах, на которые указывали гоблы. Некоторые решили носить знак открыто —
