Я видел его испуганные глаза. Он, может быть, опасался, не боялся, а именно опасался меня, как представителя спецназа ГРУ, несомненно, было беспокойство и по поводу того, что полковником был получен приказ содействовать нашей группе, а он решил проявить самоуправство. Но здесь, видимо, сыграло свою роль ощущение Резервации. Сорабакин думал, что территория эта надолго оторвана от остального мира, и он пожелал стать здесь грозной силой, царьком и Богом, поскольку количественно он располагал здесь самыми серьезными силами. Полковник был готов ко многому, но никак не был готов угодить в паутину. Это было выше его понимания и сильнее, чем самые неприятные его ожидания.
– Будем говорить, товарищ полковник?
Я увидел в его глазах испуганное согласие. Кивнуть он просто не мог – паутина этого ему не позволяла, как не позволяла и ничего сказать.
– Только я сразу предупреждаю, что всякое ваше действие, продиктованное желанием доставить мне неприятности сразу будет пресекаться паутиной. Только она будет уже не такая доброжелательная. Она не будет свисать с потолка. Она прямо через окно, не разбив стекла, вылетит наружу, ухватив вас за ногу, и заставит висеть вниз головой на виду у всех подчиненных. Еще и покачает слегка. А какой-то отдельный кусок паутины будет вас щекотать, чтобы вы извивались, и смешили каждым движением своих подчиненных. При этом я предупреждаю, что никакие пули на паутину не действуют. Она просто пропускает их через себя, и все. Если, товарищ полковник, не желаете попасть в неприятную ситуацию, когда над вами будут смеяться даже солдаты в карцере гауптвахты, рекомендую ничего не пытаться против меня предпринять. Я не сам буду против вас работать. Я уже отдал приказ, и любые ваши действия определенной направленности будут пресекаться высшими силами с реакцией квантового киберкомпьютера. А это не сравнимо с человеческой реакцией.
Шлем подсказал мне еще одну важную вещь, и я, не задумываясь, передал ее полковнику:
– Кроме того, я всегда имею возможность дать мысленный приказ своему шлему, даже если он не на моей голове, и вам, товарищ полковник, будет произведена медицинская процедура лоботомии. То есть, из вашей памяти будут стерты отдельные куски, и вы не будете помнить, что вам помнить не следует. То есть, вы забудете не только то, что хотели посадить меня в карцер, но забудете даже причину, по которой намеревались так поступить. Процедура эта простая и безболезненная, тем не менее, не слишком приятная, потому что вместе с нужными участками нечаянно могут быть стерты и другие. И вы забудете имя жены или даже свое собственное. Итак, товарищ полковник, будем говорить?
Я мысленно попросил шлем ослабить хватку в области лица, и после этого полковник сумел кивнуть. А потом и сказать:
– Белочка[3]. Опять пришла. Как ты меня замучила.
Этих стонущих слов я не понял. Хотя что-то подозревать начал. Хотя и сильно сомневался в своих подозрениях. И внимательно следил за Сорабакиным.
Характер местечкового царька был еще не сломлен, как говорил его упрямый властный взгляд. Взгляд не постоянно был таким, но менялся от беспомощного испуга до властного возмущения. И я, в дополнение и усиление предварительного действия, попросил шлем приподнять полковника, перенести за стол, и посадить в кресло. Даже не попросил, а просто представил, как это происходит, и это произошло. Сорабакин извивался, пытаясь вырваться, чем только усиливал хватку паутины, и это пугало его, ломало волевую полковничью натуру. Наконец, когда он оказался в кресле, паутина слабо обвилась вокруг, практически, уже не мешая ему дышать. Но стоило Сорабакину попытаться резко встать, и высказать стоя свое возмущение, как неодолимая сила снова вдавила его в относительно мягкое, но все же истошно заскрипевшее кресло. С силой квантового киберкомпьютера полковник бороться был не в состоянии. Думаю, угнетение в это же время шло и на его мозг.
– Не пытайтесь. Следующая попытка доставит вам уже боль и новые неудобства. И уже более долговременные, и даже чреватые последствиями.
Мой предельно вежливый совет, хотя и не сопровождался пинком, поскольку сидение полковничьего кресла не позволяло это сделать, возымел действие. Сорабакин, посуровев взглядом, видимо, со скорбной болью в душе, согласился с безысходностью своего положения, осмыслил его вполне правильно, тяжело перевел дыхание, и сказал:
– Старлей Троица, ты слишком много себе позволяешь. Тебе не кажется?
– Никак нет, товарищ полковник. Я вообще уважительно стою перед вами, поскольку не получил ни приглашения, ни разрешения присесть. А мой шлем читает ваши мысли, и действует по-своему. Но направление его действий имеет одно доминантное векторное обозначение – оно идет в сторону обеспечения моей безопасности. Это необходимое условие для успешного проведения всей операции. И я со своей стороны могу вам только сказать, что не позавидовал бы вам, если бы вы сорвали операцию. Эта операция имеет государственное значение. То есть, важна для безопасности всей страны. В том числе, и вашей безопасности, и вверенных вам солдат-пограничников. По крайней мере, тех из них, кто еще не дезертировал, спасаясь от каких-то неприятностей, о которых вы прекрасно осведомлены.
– На что ты намекаешь, старлей? – с вызовом спросил полковник, но в голосе его прозвучали нотки угрозы, и паутина тут же натянулась заметно туже, что не только сам Сорабакин почувствовал, но даже я заметил. А как тут не заметишь, когда лицо Сорабакина приобрело цвет вареного рака, хотя в кабинете работал кондиционер, и нагнетал ледяной воздух. А я начал опасаться, что полковника инсульт хватит. Нужно было договариваться с ним, пока было возможно, пока он мои слова слышал и воспринимал. Не правильно, тем не менее, воспринимал.
– Товарищ полковник, – сказал я с укором. – Я же предупредил, что шлем не только на ваши действия реагирует, он ваши мысли читает. Более того, он анализирует ваши ощущения. И потому я предлагаю вам не обострять ситуацию, а просто пойти со мной, сесть в скутер, и полететь на заставу номер пять, куда вы и предложили лететь. Времени у нас остается все меньше и меньше. Шлем сейчас сделает паутину невидимой окружающим, но ощущать вы ее все равно будете. Это необходимо. Не обессудьте уж – вы лучше меня знаете свой характер. Однако ходить вы сможете. Если вы согласны, шлем ослабит хватку. Итак, товарищ полковник, вы согласны.
Сорабакин скрипнул зубами, как отпетый уголовник, после чего спросил меня:
– А что будет, если я откажусь?
– Сложности будут не у меня, а у вас. Шлем сейчас позвонит вашим голосом капитану Светлакову. Кстати, он правильно прочитал в вашей голове фамилию и звание начальника заставы?
