— Эй, Петро, — сказал кто-то так близко, что Костя покрылся холодным потом, — ничего не бачишь?
— Да хиба это еж?
— Какой еж? Белены объелся?
— Еж, точно еж, я видел парочку, — сказал кто-то третий.
Этот третий, с сиплым голосом, был старшим, и его послушались.
— Ну, что там? — спросил он.
— Да утек, наверное. Тропинка.
— Бараско, а чего ты тогда стоишь? А ну проверь!
— Чуть что, Бараско… — проворчал полицай, но пошел, неловко переминаясь, как стреноженный конь.
Шея у него была повязана грязным бинтом, и он ворочал ею, словно она у него болела.
— Я тебе поворчу, я тебе поворчу! — сказал вслед ему человек сиплым голосом.
Бараско не хотелось лезть в мокрый ельник, поэтому он обошел его сверху по косогору и спустился вниз. Костя увидел его удаляющуюся спину. Несколько раз Бараско оглянулся, словно прощаясь.
— Хлопцы, вот его следы! — обрадованно крикнул он, показывая на тропинку.
После этих слов Костя перестал дышать. Ему хотелось одного — как можно быстрее покинуть это место. Три или четыре человека, среди которых был и немец в мундире мышиного цвета, ступили на тропинку и скрылись в лощине. Вдруг там что-то произошло. Такого звука Костя прежде не слышал. Больше всего он походил на утробный хрип, только очень короткий, и на звук ломающихся костей, который был еще короче, словно звуки захлебнулись сами в себе, словно их погасили в зародыше.
Полицаи и Костя впились глазами в тропинку, должно быть, все сразу вспомнили, что это не просто лес, а Зона. Несколько томительно-долгих секунд ничего не происходило. Костя потихоньку закапывался в прелые иголки, полагая, что так должны делать все сталкеры. Потом из-за поворота выбежал тот самый Бараско. У него было лицо смертельно перепуганного человека. В одной руке он тащил «шмайсер», а в другой — человеческую голову, и однотонно голосил на высокой ноте: «А-а-а!» За ним стелился кровавый след.
Ничего не видя перед собой и, похоже, мало что соображая, Бараско взбежал на бугор, сунулся в спасительный ельник и стал быстро-быстро закапываться рядом с Костей, твердя одно и то же:
— Петро… Петро… Петро… А-а-а!..
Голову, однако, он аккуратно положил рядом со «шмайсером» на землю. На некоторое время он замолк, потом взглянул на нее и снова закричал, тонко, как жеребенок:
— А-а-а!..
К своему ужасу Костя понял, что голова принадлежала тому самому Петру. Он тихо спросил:
— Что ты видел?
— Не знаю… не знаю… — подняв на него белые глаза, твердил Бараско. — Там!.. Там!.. — он показал в лощину, не отрывая взгляда от Кости и ища на его лице объяснение тому, что произошло.
Только тогда Костя сообразил, что Бараско весь залит чужой кровью и забрызган мозгами, а к плечу у него прилипли чьи-то кишки, из которых сочилось что-то желтое. Костю вырвало, причем одной желчью, потому что больше в желудке ничего не было. Он вдруг вспомнил, где находится, и быстро пополз вдоль ельника, подальше от лощины и полицаев. Однако полицаев и след простыл. Их словно корова языком слизала. Даже тот, кто сидел в лощине и так иезуитски тонко заманил людей в ловушку, предпочел убраться, освободив дорогу. Словно он получил удовольствие и спрятался в своем логове, затаившись до следующего раза. Косте вдруг пришла в голову совершенно дикая мысль, что происходящее вокруг — просто длинный кошмар, который все еще снится ему к избе Семена Тимофеевича. Он огляделся и понял, что это не так. Лес был тих и пуст. Даже птицы молчали. Высоко в небе одиноко плавал БЛА. Костя верил и одновременно не верил своим глазам. Так ведь не бывает, твердил он себе, не бывает. Но раз «дровосек» ушел, то и тропинка должна пропасть. Это будет лучшим доказательством его присутствия в Зоне. Он заставил себя вернуться и очень осторожно выглянул из-за косогора. Действительно, там, за березой, где начиналась злополучная тропинка, теперь был девственно чистый косогор, без листьев, цветов и сухих травинок, как в английском парке — подстриженный, ровный и ярко-изумрудный. И все-таки где-то здесь затаился морок и звал, и манил к себе жгучей тайной… Быть может, он даже раскинул невидимую сеть, чтобы кто-нибудь из людей в ней запутался, как запутываюсь я, думал Костя, окончательно теряя остатки страха. Не в силах противиться своим желаниям, он сделал шаг и услышал:
— Не ходи…
— Я только загляну, как тогда, на мосту, и вернусь, — объяснил он лесу.
— Ты не вернешься, как и они, — ответил ему лес.
— Гляну одним глазом, — канючил Костя. — Что в этом плохого?
— Он заманит тебя!
— Кто?
— Сам увидишь, но будет поздно.
Костя словно очнулся: на обрыве сидел полицай, свесив ноги, и болтал ими, как ребенок.
— Ну что, понял?
Ах ты, гад, подумал он и вернулся.
— Ты чего?! — спросил он.
— Я-то ничего, а вот ты чего?
Костя вмиг остыл.
— Спасибо тебе… — буркнул он в сторону.
— Бывает, — сказал полицай. — Заманивает он тебя. Заманивает.
— Как это так? Я думал, он ушел.
— Даже я струхнул. А мне как бы и не полагается.
— Почему?
— Я же полицай. На мне уже и так не мерено, — и тряхнул плечами, на которых действительно все еще не высохла кровь.
— Ладно, — сказал Костя, окончательно приходя в себя, — я пошел, — и закинул винтовку на плечо.
— Погоди…
— Ну? — Костя обернулся.
— Возьми меня с собой?
— Не могу.
— Возьми. Я не подведу.
Костя задумчиво посмотрел на него. Я сам не знаю, куда идти, подумал он. Зачем он мне?
— Надоело с ними бегать. Убьют они меня рано или поздно, — пожаловался Бараско.
Врет, наверное, — подумал Костя и спросил:
— А ты откуда знаешь?
— Гестаповец выстрелит. Пуля вот сюда попадет. — Бараско показал на шею, которая была обвязана грязным бинтом.
— Да откуда ты знаешь?!
— Я уже сотни раз умирал. Надоело. Больно очень. Психика не выдерживает. Хочу судьбу изменить. — И добавил, видя, что Костя смотрит с недоверием: — Пусть меня Зона сожрет, если вру!
— Ты что, давно здесь бродишь? — удивился Костя.
— Да с самой войны, с сорок третьего. Не веришь?
— Верю, — пожал плечами Костя. Какая мне разница, подумал он. — Только странно это все.
— Я понимаю: я полицай, а ты современный человек. Полицаи — маленькие люди. Нам ничего не объясняют. Пришел офицер и отдает команды.
— Ну и что ты от меня хочешь?
— Возьми меня с собой. Я тебе пригожусь. Я здесь все места знаю. Хотя, сам понимаешь, Зона каждый день другая.
— Ну хорошо, — неохотно согласился Костя, не представляя, что из этого может выйти. — Только «шмайсер» мне отдай!
