Ознакомительная версия.
— Он левша! — Затем несильно стукает сидящего на полу по руке и, услышав резкий, характерный щелчок, делает шаг назад из лифтовой кабины, успев, на прощание, нажать кнопку двенадцатого этажа.
— Быстро, но без спешки! — Подхватив неожиданно крепкой рукой за локоть, он тянет меня на улицу.
Два раза просить не пришлось. Включив внутренний счетчик, я двинулся вслед за Тихоном.
На пятой секунде, уже у выхода со двора, я встал…
— Что за хрень?!
Степан, зарычав на ходу, не останавливаясь, вновь подцепил меня своей стальной клешней…
— Не знал, что ты такая нетерплячка!
Выходя за угол, услышали глухой и низкий удар. Сели в машину, поехали…
Через три часа, успев покрыть сто десять километров трассы, запали в уютном баре курорта Закопане. Прохор и Тихон молча гоняли в бильярд. Мы со Степаном потягивали в углу пиво. Вяленой рыбы здесь не было, зато всяких соленых даров моря в пакетиках за дурные деньги — завались. Но по-любому лучше, чем в полицейском участке. Старший группы читает мне лекцию по прикладному терроризму:
— Если знаючи, с умом покопаться в стандартном запале, то он сработает через десять секунд: тридцать метров, а это уровень десятого этажа, учитывая, что лифт, после последнего ремонта, ползает со скоростью три метра в секунду ровно. Рубишь, Кирилл? Чувак зашел в лифт, подумал, поставил пакет на пол, сел, вытащил чеку — на шестом этаже! зажмурился и, сложившись пополам, прижал гранату к пузу. На десятом «Ф-1» порвала его на куски. Лифт не останавливался — электроника подтвердит: вошел на первом — подорвался на десятом… Нет. На одиннадцатом! Остановок и попутчиков — не было.
— Понятно, Степаныч… Не пережила краса и гордость независимой либерастической журналистики нанесенную подонками-москалями тяжелую душевную травму.
— Нечего ржать — послушай, что ящик говорит… — Он указал подбородком на монотонно бубнящий над стойкой телевизор. Там и вправду все время мелькали портреты и хроника с Пшевлоцьким. Несколько раз, рядом с его фамилией, прозвучало уже выученное мною «samobcjstwo»[168]. Это вы пока предполагаете, обвинений в убийстве пока больше. Посмотрим, что вы после многочисленных экспертиз запоете… Кранты: всей свободной и прогрессивной прессе на две недели — мозговая косточка.
— Степан. Долго готовились?
— Да нет. Неделю на все про все. Он-то публичный пацан, на виду все время… и без охраны! — неожиданно улыбнувшись, добавил он.
Странно… Я не чувствовал никакой радости, столь предвкушаемого мстительного удовлетворения. На моих глазах быстро и грамотно, не забрызгав манжет, замочили паскуду, ради которой я откровенно шантажировал Президента Республики и крови которой жаждал год, и… ничего! Даже какие-то кошки соболезнования на душе скребут. Такой вежливый, чистенький, правильный дядечка. Радостно летел куда-то, и тут, на тебе — гранату в брюхо. Может, к жене, детям торопился…
— Это его дом?
— Да нет. Он на постоянке во Львове обитает. Здесь по отелям обычно. На Фалата он снимает квартиру своему мальчику. Вот, решил наведаться, по-заведенному…
— Сын?
— Ты че, Кирилл? — Он удивленно посмотрел мне в глаза и, видимо, увидев в них полное непонимание, вдруг захохотал на весь зал погребка! — Какой сын, братишка?! Говорю тебе «мальчик», понимаешь?! Такой розовый: губки бантиком — жопка пуговицей. Твой Пшевлоцький — альт. Причем альт известный…
— Альт???
— Вот ты даешь, Кирилл?! Как ты поехал на операцию — ничего не зная о клиенте?!
— Не гони на меня… Он, что — пидар?!
— Что за выражения, братишка?! Прямо как в кабаке, чес-слово! Нет такого слова в современном политкорректном мире. Так только неандерталец, типа тебя, может ляпнуть. Те, кого ты по-гомофобски привык обзывать педерастами, теперь — «альты», от уважительного к соотечественникам понятия «граждане альтернативного сексуального выбора»… — мой новый приятель откровенно развлекался. — Вы все там, у себя в Республике, такие дремучие?
— Знаешь, Степа, или как там тебя на самом деле… Весь мир, наверное, именно такой лишь потому, что с некоторых пор вдруг стало принято фашистов называть патриотами, а пидарасов — альтами.
* * *
Выползя из осточертевшего вагона в славном Ростове-на-Дону, я тепло попрощался с моим провожатым.
— Подвезти до пограничного перехода?
— Да нет, брат, спасибо… Еще хочу своих повидать.
— Удачи вам, Деркулов.
— Вам спасибо, Игорь.
Подождал, пока он сядет в такси.
Ну, вот… Пора и мне долги отдавать.
Отошел в тень, вытащил телефон и набрал номер. На втором гудке ответил незнакомый женский голос:
— Слушаю?
Неуловимый акцент выдавал в ней иностранку. Он что — жену сюда приволок?
— Добрый день.
— Добрый…
— Я могу услышать Душана Бреговича?
— Да-а… Кто вы?
— Его старый приятель из Малороссии. Меня зовут Кирилл Аркадьевич. Он — знает.
Буквально через несколько секунд в трубе раздался знакомый прокуренный баритон:
— Это ты, Дракулич?
— Да, брат, привет!
— Привет! Откуда ты?
— Линия чистая?
Душан на миг подвис…
— Не знаю…
— В двух шагах от твоего офиса. Надо встретиться. Только — никого не зови и никому ничего не сообщай. Особенно в редакцию. Понял?!
— Нет проблем! Где, скажи?
— Сам назначай! Лишь бы таксист нашел да никто нам не мешал.
— Помнишь, друг, где мы, когда ты последний раз был тут, говорили?
Ух, ты! Конспиратор, дери тебя за ногу!
— Да, конечно, Душан, — годится. Время?
— Мне десять минут надо.
— Я успею раньше…
Он выглядел, как и прежде — сухопарый, загорелый и откровенно заграничный мужик лет за тридцать с хвостиком. Белые парусиновые штаны, такая же вымятая белая джинса распахнутой рубашки. Беспонтовая майка и мокасины на босу ногу. У нас так только гламурные студенты ходят. Если бы не ломающий нос рваный шрам через всю морду — просто играющий зайчик с обложки.
Обнялись. Сели за угловой столик.
Под тенистым навесом пусто. Пульсирующую в мозжечке кислоту, по моей ненавязчивой просьбе, сменили на протяжный черный блюзняк. В высоких, покрытых стекающими струйками прозрачного бисера бокалах принесли ледяное пиво. Жизнь…
Душан запарился, видно, впопыхах летел. На улице солнце, в преддверии неминуемого осеннего поражения, изливает последнюю ярость. В тенечке, под затянутым диким виноградом тентом, терпимо. Сейчас еще охладимся литром-двумя внутрибрюшного — совсем хорошо станет…
— Ну, как, Душан?
Приятель поставил на стол уполовиненный «для старта» бокал…
Ознакомительная версия.
