Ознакомительная версия.
Зачем Бет задала этот вопрос? Что она хотела узнать из сиюсекундного, правдивого ответа?
Антону казалось, что он полностью потерялся в этих непривычных тяжелых мыслях, и единственный не подлежащий сомнению жизненный путь сейчас невольно ассоциируется в его рассудке с отпечатками протекторов ушедших вперед внедорожников.
Он двигался по следу каравана, в направлении реки Пяндж, и было непонятно, — творит он сейчас свою судьбу, или слепо придерживается фатальной, предначертанной кем-то линии?
Хотелось одного, — чтобы Бет вышла, наконец, на связь.
Ночь стояла бархатная, густая.
В небе ярко сияли звезды, их призрачные холодные огоньки отражались в мутных водах пограничной реки; таинственно серебрилась убегающая вдаль лунная дорожка, в неживом свете смутно оконтуривались близлежащие высоты, тишина звенела…
Над мутными водами реки царил обрывистый берег. По гребню возвышенности вились змейки старых траншей, на брустверах которых уже успел поселиться чахлый кустарник.
…Караван, состоящий из пяти «джипов», прибыл в назначенное место задолго до темноты. Примерно в трех километрах от берега располагались руины заброшенной заставы, окруженной глинобитными хибарами существующего поныне поселения. Антон, остановивший машину за косогором, осторожно вскарабкался на гребень возвышенности и расчехлил электронный бинокль, найденный в багажнике угнанного внедорожника.
Здание заставы на афганском берегу, не раз переходило из рук в руки, — об этом немо свидетельствовали проломы в стенах, пустые глазницы закопченных окон, да остатки временных укреплений на плоской местами осевшей крыше двухэтажной постройки. От полного разрушения типовую казарму спас лишь запас прочности железобетонных панелей, да то обстоятельство что массивные блоки невозможно растащить и приспособить в хозяйстве.
Глинобитные лачуги, окружающие руины, выглядели обитаемыми, но крайне убогими: Антон наблюдал, как возятся в пыли полуголые дети, в то время как подростки постарше помогали уцелевшим во время ночного боя контрабандистам перегружать тщательно упакованный «товар» из багажников машин на низкорослых, выносливых мулов.
Кроме детей меж глинобитных построек изредка появлялись женщины, — они не обращали внимания на подъехавшие машины, занимаясь своим нехитрым бытом, пока один из боевиков не отправил нескольких из них к Пянджу.
Покорно взяв сосуды для воды, они цепочкой потянулись к берегу, некоторое время пробыли там, для видимости зачерпнув мутной, непригодной для питья жидкости, и вернулись назад.
Караван к тому моменту уже полностью перегрузился на мулов, джипы загнали внутрь руин через широкий пролом в стене, и теперь боевики расположились в тени полуразрушенного здания, ожидая наступления сумерек. Двое подростков, помогавших вьючить груз, получили свою мзду и исчезли, женщины, ходившие к берегу о чем-то поговорили с командовавшим погрузкой низкорослым афганцем и спокойно вернулись к своим делам.
Рутина… — подумал Антон, опуская электронный бинокль. Сонная жизнь, грязные полуголые дети, подростки в рваном камуфляже, незамысловатая смена дорогих машин на вьючных животных — все это, в сравнении с привычными Извалову картинами современного мира, производило определенное впечатление.
Здесь оканчивается цивилизация… — думалось ему. Вряд ли быт этих людей радикально менялся на протяжении последних столетий, а ведь на земле оставалось немало подобных мест, где время застыло, словно муха попавшая в сироп. Конечно, они не могли полностью оградить себя от воздействия стремительно развивающейся техногенной цивилизации, но дети, выросшие тут, не понимали ее, равнодушно пользуясь лишь некоторыми плодами высоких технологий.
Мир раскололся, — подобная мысль все настойчивее стучалась в сознание Антона. Он не испытывал острой жалости к жителям кишлака, но и презрения, ненависти так же не было в его душе. Они не умели жить иначе, и на примере этого убогого местечка становилось ясно, — цивилизацию в любом случае ожидают серьезные потрясения. Люди на протяжении бурного двадцатого столетия стремительно отдалялись друг от друга, расслаиваясь уже не только на богатых и бедных, — этот критерий видимо отыграл свою роль и вскоре должен исчезнуть, теперь наступал черед иных градаций, которым будет подвержены уже не отдельные прослойки обществ, а целые народы.
Кто-то стремительно уходит вперед по пути прогресса, а кто-то остается в прошлом, пропасть, поначалу похожая на трещину, постепенно становиться неодолимой. Примером тому мог служить Алим, получивший качественное образование, но его мировоззрение не изменилось, он впитал знания и направил их в разрушительное русло, стремясь уничтожить ту часть цивилизации, которая казалась ему надменной, непонятной, преследующей неправильные цели…
Начинать надо отсюда, с хибар и лачуг, с американских трущоб и питерских подвалов, детей нужно воспитывать в чистоте, сеять в их разум зерна интеллекта, иначе мир рухнет, огромное количество людей попросту не сможет шагнуть на новую ступень развития и отвергнет ее…
Мысль была здравой, но Антон не мог отделаться от ощущения, что она запоздала как минимум на пол века…
А ведь и я мог остаться таким: озлобленным, равнодушным, не приемлющим прогресс, стоило вспомнить ту пустоту, что царила в душе да жалкое полупьяное существование, которое он влачил в ветхом общежитии…
Значит, все-таки есть судьба, которая явилась к нему с тем памятным появлением Сергея Давыдова? Он просто выдернул тонущий рассудок Антона из трясины, а сам не успел выбраться, не смог… Выходит, прежде чем создавать искусственный разум, лететь к звездам, нужно остановиться, оглянуться назад и увидеть, что мир уже треснул и огромная часть человечества осталась по другую сторону стремительно расширяющейся пропасти?…
Ночь подкралась незаметно.
По другую сторону реки, на таджикском берегу, в стрелковой ячейке у прибора ночного видения примостились двое людей в камуфляжной форме: один, бородатый и широкоплечий, курил, привалившись спиной к укрепляющий стенку окопа, почерневшей от времени «плетенке», второй, отхлебывая из обтянутой брезентом фляжки, равнодушно смотрел на мутные воды Пянджа…
— Сержант, почему тебя зовут «вечным дембилем»? — Внезапно спросил он, покосившись на бородатого напарника.
Тот ответил не сразу. Затянулся, пряча огонек сигареты в согнутой ладони, потом погасил окурок о треногу крупнокалиберного пулемета, и только тогда произнес:
— Домой никак не уеду, вот почему.
Ознакомительная версия.
