Томас немного помолчал, собирая мысли вместе. Ситуация была для него непривычна – нобиль привык или безусловно приказывать, или так же безусловно подчиняться. Здесь же следовало придти к некоему компромиссу, причем не в силу каких‑то формальных обязательств, а как равный с равным.
— Я намерен приказать вам совершить стремительный прорыв через эпицентр атомного взрыва, — коротко и решительно проговорил Фрикке, отчетливо выговаривая каждую букву.
На этот раз панцерпионер не сумел сохранить прежнюю бесстрастность. Он кашлянул, чуть нахмурив брови, двинул челюстью, так, что очертания лица некрасиво сместились, нарушая идеальную симметрию. Томас с любопытством естествоиспытателя наблюдал за тем, как естественная и понятная растерянность, овладевшая на мгновение пионером, стремительно вытесняется здравым рассудком и пониманием. Минуло буквально несколько секунд, и лицо «брата» вновь приняло прежний бесстрастный вид, лишь чуть изломленная черта нахмуренных бровей указывала на напряжённую работу мысли.
— Я планирую это действие именно исходя из его кажущейся абсурдности, — продолжил Томас. – Обход района атомного удара – напрашивающееся решение, которое придет в голову всем, и нашему противнику – в первую очередь. А разведка доставляет весьма смутные, но угрожающие сведения о перемещениях имперских войск. Стремительный рывок кратчайшим путем, там, где пройти невозможно, с выходом прямо к цели – это то, к чему наш враг будет заведомо не готов.
— Разумно, — вымолвил пионер, его глаза заледенели, словно замёрзли, но губы раздвинулись в странной механической усмешке – как будто остальные мышцы лица вообще не участвовали. – Жёстко, абсурдно… но именно поэтому – разумно. Практичная безжалостность к своим воинам, в которую ущербный противник не поверит до последнего момента.
— Практичная безжалостность… да, это правильное определение, — согласился Фрикке. Он перевел дух, готовясь перейти к самому главному.
— И теперь я спрошу. Не как у подчиненного. Как у воина, соратника и брата по крови. Вы сможете это сделать? С учетом того, что после собственно… взрыва, связь скорее всего будет прервана, и вы станете действовать полностью автономно.
Пионер склонил голову, сцепил пальцы на колене правой ноги, закинутой поверх левой.
— В общем – да, — ответил он, спустя почти минуту неподвижного размышления. – Наша тяжелая техника защищена, пехота в более лёгких машинах и транспортерах будет в специальном снаряжении. Если пойти через двадцать минут, как только хоть немного осядет пыль, в бронетранспортёрах будет относительно безопасно. Насколько я понимаю механизм воздействия поражающих факторов убероружия. Впрочем, о них никто пока толком ничего не знает, даже наши врачи.
— Поэтому вы здесь. И наш разговор… является разговором. А не приказом, — честно сказал Томас. – Я считаю, что эта задача вам по силам. Вы пройдете сквозь ад, сохранив боеспособность, и сметете, наконец, этот гнилой зуб.
Нобиль махнул рукой в сторону карты, где квадрат с цифрой «8» был жирно и размашисто обведён красным карандашом.
— Сможете?
— Да, — сказал панцерпионер, и короткое слово отозвалось в ушах Фрикке, словно раскат грома. – Я ценю ваш подход и… отношение. Мы выполним задачу, не как подчиненные, а как собратья, по зову долга.
— Ступайте и готовьтесь, — сурово указал Томас. – Мои связисты уже тянут проводные линии. Как только определится место взрыва, вам немедленно сообщат. Дальше – все в ваших руках.
— Нобиль, — неожиданно обратился панцерпионер.
— Да?
— Идёмте с нами, — предложил пионер. – Оставьте ваш сброд, он справится как‑нибудь сам. Возглавьте атаку вместе со мной, сквозь огонь и смерть – к победе. Вы достойны того, чтобы ваше имя стояло в ряду тех, кто равен вам, а не среди… обезьян. Не спорю, вы прекрасно их выдрессировали, но это не то общество, с которым уходят в историю и бессмертие.
Фрикке молчал. Долго. Может быть минуту, может быть и дольше. Никогда искушение не было столь велико, никогда голос демонов тщеславия не звучал так сладко и соблазнительно.
— Нет, — сказал он, наконец, твердо, решительно, сжигая незримые мосты. – Это невозможно. Ваш прорыв к терминалу не завершит операцию, дивизии предстоит ещё много работы. И кто‑то должен её исполнить. Необходимо сковать вражеские подкрепления, не дать подтянуться к терминалу и вновь ввести его в строй, подготовить помощь для вас. Слишком много того, что я не могу поручить штабу и заместителю.
— Я засвидетельствую вашу самоотверженность, — отозвался пионер, склоняя голову перед тем, кто смог добровольно принести в жертву гордость и зов крови ради общего дела.
— Ступайте и будьте наготове, – напутствовал его Томас.
***На втором оборонительном рубеже, превратившемся теперь в передовую, было жарко, даже душно. Раздражал вездесущий запах горелой синтетики и дыма. Зимников подумал, что теперь он может различать подбитую имперскую и вражескую технику по запаху сгоревшего топлива.
— Что вы хотели? – очень сухо спросил он Ванситтарта. – Что такого случилось, что потребовало моего непременного присутствия? Надеюсь, вы не собираетесь попробовать захватить меня в плен и перебежать обратно?
Шутка получилась откровенно грубой и неудачной, но у полковника уже не оставалось сил для вежливого и корректного общения.
— Господин полковник… — я не хотел, чтобы об этом… по телефону… — тихо сказал Джеймс, и Петр Захарович обратил внимание на перекошенное лицо англичанина, похожее на грязно–белое пятно в колеблющемся свете фонарика. У Ванситтарта подрагивали губы, а во взгляде отсвечивало лёгкое безумие. От прежнего образа утонченного, ироничного аристократа не осталось и следа.
— Джеймс. Я понимаю, вы устали… — Зимников попробовал быть тактичнее с человеком, который весь день отбивался от превосходящих сил врага и уже проводил к хирургу или на тот свет едва ли не половину тех, с кем совершил невероятный побег в Россию.
По всему переднему краю противника дружно взлетела серия белых ракет, сразу вслед за ней, почти без перерыва — серия красных.
«Что это значит?$1 — подумал полковник.
— Вот, опять… слушайте… — англичанин поднял руку, отвлекая Зимникова от насущных мыслей.
В ночном воздухе звуки разносились далеко и, несмотря на расстояние между противниками, захлёбывающийся, полный муки вопль, был слышен очень хорошо. Кто‑то на вражеской стороне кричал от невыносимой боли, крик все не заканчивался, словно у несчастного были безразмерные лёгкие.
Полковник не произнес ни слова, только судорожно заскрипели металлические суставы, отзываясь на неконтролируемые нервные сигналы. Ему показалось, что вдали видны даже отблески большого костра, от которого доносятся ужасные звуки.
