от моих новостей. Ладно, рискну.
— Понимаешь, Семён, — замешкался я, подыскивая нужные слова.
— Ты… Вы, товарищ командир, не жалейте меня, ежели что! Говорите всю правду-матку. Я готов. Нет, правда. У меня ведь о них ни одной весточки с июня сорок первого. Как в сороковом в армию призвали, так всего десятка два писем было. А война началась — как отрезало. Сами знаете, что творилось на границе, да и потом.
— Ладно, Семён. Расскажу, что знаю, — мы уже подошли к бараку и обменялись кивками с курящими втихую у входа полицаями. Пришлось свернуть за угол барака в тёмный проём между постройками. Здесь нам никто не помешает, — известно нам немного, сведения подтвердили несколько очевидцев. В твоё село Кричалки немцы вошли в середине июля сорок первого. Впоследствии на его территории ими было организовано еврейское гетто, куда свозили людей со всей округи. И пришлось им несладко. Немцы называют подобные мероприятия «акциями». К сожалению, всех подробностей узнать не удалось, Семён. Известно следующее: в октябре 1941 года специальной айнзацкомандой были уничтожены последние жители Кричалок. Живыми по счастливой случайности остались несколько подростков и женщина. Среди них твоя племянница. От неё мы и узнали информацию о тебе.
— Стася? — приглушённо выдохнул Семён. И тут же зашёлся в глухом кашле, глухо замычал, прижав ладони к лицу, чтобы подавить рванувшийся из горла крик. Уставившись на меня безумными глазами, он до крови закусил зубами запястье. Слёзы градом текли по его щекам.
Проходила минута за минутой. Я стал беспокоиться, что парень не сможет взять себя в руки. Тронул его за плечо.
— Сёма?
— Как…как это произошло, Петро? — голос был тихим, но ровным.
— Немцы вывели всех оставшихся жителей на окраину села. Выстроили в несколько шеренг. Рядом с заранее вырытой большой глубокой ямой был установлен пулемёт. Им приказывали, подгоняя прикладами, ложиться в яму по 10 человек, и расстреливали в затылок…
— Эйсэ шолэйм бимрэймов у яасэ шолэйм олэйну вэал кол йисроэйл вэимру омэйн… — шёпот беззвучно плачущего Семёна смешивался с порывами разыгравшегося не на шутку ветра.
Я рассказал всё, что знал, а мы всё стояли, стояли и не было сил сдвинутся с места.
Если ненависть — решение, то спасшиеся должны были бы поджечь весь мир в тот день, когда вышли из лагерей.
Эли Визель.
Два дня! Твою ж в бога, в душу, через колено и пополам… Два грёбанных дня подпольщики вынимают из меня душу бесплодным ожиданием! Нет, принципиальное согласие грело, но не успокаивало. Хотелось действовать. Семён познакомил меня с костяком группы. Правда, с большинством бойцов заочно. Всего набралось девять человек вместе со мной и старшим писарем.
Собственно, эта группа уже готовилась к побегу в ближайший месяц и была специально под разными предлогами собрана в лазарете. Благодаря Василию Ивановичу и Семёну их удалось провести, как больных туберкулёзом и подготовить соответствующие документы. Побег же предполагалось осуществить с лесоразработок, на которые регулярно отправляли из лазарета бригады более-менее способных передвигаться больных. Как пояснил Семён, оберштабартц сам на многие мелочи закрывал глаза, ибо имел свой отдельный гешефт с лесозаготовок — его двоюродный брат владел несколькими лесопилками и занимался поставками опилок и дров для нужд вермахта. Кроме Родина, из знакомых мне военнопленных в группу вошёл тот самый грузин по фамилии Кирвава с партийной кличкой «Бичо». Узнав об этом, я чуть не выматерился вслух. «Подарочек» в виде младшего политрука — вот же подсуропил Добряков! Видимо, на этот раз я плохо совладал с выражением своего лица: полностью скрыть моё отношение к этой кандидатуре не удалось. На что старший писарь лишь ободряюще подмигнул:
— Не расстраивайся, Петро. Бичо помимо политинформаций прекрасно владеет ножом и очередью из пулемёта тебе любые кружева на двести шагов нарисует. Он же из погранцов и в армии не первый год!
— Да? А так и не скажешь. Горячий кавказский мужчина…
— Зря ты, Петро. Это всё поверхностное. У Мамуки родителей белогвардейцы замучили, рос сиротой, сам всего добивался: курсы младших красных командиров, Испания, финская…
— Ни хрена себе! — только и смог я произнести, — действительно, на первый взгляд, сложно определить. Если так, то такого бойца мне само провидение послало. Особенно насчёт пулемёта, — Сёма, а как бы мне с ним поболтать? Организуешь?
— Сделаю. Сегодня вечером мимо лазарета пойдём, обязательно заскочим на огонёк. Да и документов скопилось. Есть повод.
Мы, как и положено, большую часть времени проводили в отделе, работая на вермахт и папашу Вайсмана. А фельдфебель умел заставить работать. Его недремлющее око, казалось, замечает любую нашу попытку отвлечься. Поэтому разговаривать приходилось урывками, только когда сталкивались вне зоркого ока фельдфебеля.
Ожидавшиеся на днях эшелоны задерживались до конца следующей недели. Причин нам не докладывали. Рылом не вышли. Но по угрюмой роже нашего высшего начальства обер-лейтенанта Тротта, которого дважды в день вызывал к себе комендант лагеря, и по тому, как ежедневно подолгу закрывался он с новыми радиограммами из Дрездена, прокуривая кабинет до сизых клубов под потолком, мы с Семёном догадывались, что с новыми поставками пленных не всё гладко выходит. К тому же с каждым днём звонки с объектов, от «блатных» поставщиков и прочих заинтересованных лиц были всё настойчивее.
Разъярённый комендант заставил оберштабартца частым гребнем пройтись по содержащимся в госпитале и лазарете пленным, собрать и привести хоть в какое-то чувство доходяг и сформировать две арбайткоманды для отправки хотя бы в день после прибытия эшелонов. Прямо с утра, чтобы не терять время из-за вынужденного карантина вновь прибывших.
Понятное дело, предполагалось прибытие около двух тысяч военнопленных и на формирование команд из новеньких уйдёт больше суток. А это финансовые потери, за которые не то что родственники и подельники, но и тыловые чины из управления лагерей по головке не погладят. А шеф явно не горел желанием отправиться на восточный фронт.
На нас же с Семёном легла основная подготовка необходимых документов. Никогда не думал, что в лагере для военнопленных будет такой объём бюрократии. Даже с учётом немецких реалий. Казалось бы, чего уж проще, подобрать учётные карточки, внести в них необходимые пометки. Не тут-то было. Списки, накладные на расход питания, бензин и керосин, списки списков, регистрационные карточки, сопроводительные документы и исполнительные листы… От нагрузки к вечеру голова гудела, словно чугунный котёл. Родин «обрадовал», что завтра нам предстоит подключиться ещё и к подготовке встречи прибывающих к обеду эшелонов. Но это уже всем отделом.
За погружением в бумажно-чернильные дела день пролетел почти незаметно. Глухая
