и сражаться. Если ты победишь, мы признаем Худжгарха своим покровителем. Если победит он, ты признаешь нашего бога своим покровителем. Что скажешь?
– Скажу, что твоими устами, жрец, говорит ложь. Ты не признаешь Худжгарха своим покровителем, потому что ты ему враг, ты просто хочешь жить. Твой путь – это путь обмана. Но пусть будет так, как ты сказал. Только помните, что каждый, кто скажет, что признает Худжгарха как Сына Отца всех орков, и обманет, будет убит Худжгархом.
– А что за поединок ты предлагаешь, воин? – спросил взявший переговоры в свои руки Аргрыз Гиена.
– Я буду призывать Худжгарха, а вы своего бога. Пусть с неба польет дождь. Просите своего бога, я подожду.
– И только? – удивился молчавший Узлук.
– Пока да. Если польет дождь и потушит костры, то ваш бог слышал вас. Я тоже попрошу воду с неба, и если она не польется, то Худжгарх уступил вашему богу. Если дождь польется после моего прошения, а после вашего – нет, то я победил. Если оба бога прольют воду с неба, тогда будем просить, чтобы противник провалился сквозь землю. Кто провалится, тот и проиграл. Если не будет победителей, то вы сможете ехать дальше…
Степь. Высокие планы бытия. Град на Горе
Стоявший среди орков Авангур недоуменно посмотрел на Бортоломея.
– Брат, ты чего чудишь. Откуда тут взяться дождю. Сейчас в степи осень. Ты не перемудрил?
– Нет. Это и важно, что дождя не ждут. Значит, это будет чудо. В противном случае орки могли бы сказать, что это совпадение.
– Ну хорошо, – согласился Авангур, – с этим не поспоришь. А как вызвать дождь?
– Все просто. Нужно использовать благодать. Сейчас ночь. Температура воздуха упала. В воздухе много влаги. Ее можно собрать на маленьком участке и пролить дождем.
– А кто будет тратить благодать? Ты? – не отступал от Бортоломея Авангур, покровитель пророков.
– Почему я? Я дал идею, а ты трать благодать. Это справедливо.
– Я? Ты с ума сошел… У меня ее мало… И вообще, наш командор говорил – кто предлагает глупую идею, тот и должен ее реализовывать.
– Я не буду ее реализовывать, – замахал руками Бортоломей, – у меня тоже благодати мало.
– Ага, а ты понимаешь, что вложил в уста этого орка слова о дожде – и если он не пойдет, ты своей глупостью подорвешь веру орков в Худжгарха. Самое малое, что сделает командор, это заберет у тебя всю благодать. Ты это понимаешь?
Бортоломей выпучил глаза.
– Я об этом не подумал, брат… но у меня есть предложение…
– Только ты, Бортоломей, и будешь выполнять то, что хочешь предложить, и своей благодатью. Меня не впутывай, – тут же выпалил Авангур. – Я тебя знаю, ты просто напичкан нелепыми идеями.
– Ладно, я исполню, – безропотно согласился Бортоломей.
– Да? – подозрительно разглядывая покровителя поэтов, ученых и музыкантов, спросил Авангур. – И что это за предложение?
– А мы все расскажем командору. Пусть он и тратит свою благодать.
– Он нам морды набьет, – испуганно ответил Авангур. – Помнишь, как в лабиринте?..
– Тогда мы хотели его убить…
– Ага, а сейчас предложим бесполезно потратить уйму благодати.
– Ничего не бесполезно. Я знаю, какая от этого будет польза. Пошли к нему.
– Ты уверен, Бортоломей? Мне почему-то страшно.
– Не бойся, я все решу. С тебя только присутствие. Так сказать, дружеское плечо… И будешь должен.
– С чего это я тебе буду должен? – удивился Авангур.
– С того, что я решаю все вопросы, а идея помочь Свидетелям Худжгарха была твоя.
– Ладно, – недовольно ответил Авангур, – это справедливо, пошли к командору.
Они посмотрели, как Узлук стал прыгать около костра, призывая своего бога пролить дождь.
– Он будет так скакать не меньше часа, – решил Авангур. – Пошли.
На Горе было необычно тихо. В спальне командора, выходящей на балкон, было темно.
– Он там не один, – прошептал Бортоломей, – с женщинами.
– Вижу.
– Что будем делать?
– Как что? – удивился Авангур. – Звать его. Но…
– Что но?
– Понимаешь, командор не просто так создал темноту.
– Да? А для чего?
– А что мужчина делает, когда уединяется с женщиной? – усмехнувшись, спросил Авангур.
– Что? – не понимая его намеков, уточнил Бортоломей.
– А что ты делаешь с Матой, когда остаешься с ней наедине?
– Читаю ей стихи.
– И только?
– А что еще я могу ей дать? Даю то, что имею.
– Понятно, – хмыкнул Авангур. – Тогда и командор читает стихи своим дамам, иди и говори с ним.
Бортоломей пожал плечами и направился к застекленной двери.
Оттуда громким шепотом позвал:
– Командор?.. Командор?..
Через некоторое время раздался недовольный вопрос:
– Чего тебе?
– Вы не заняты?
– Занят, Бортоломей. Иди.
– Не могу, командор. Есть срочное дело.
– До утра не подождет?
– Не подождет. Стихи вы потом сможете прочитать своим дамам.
– Стихи? Какие стихи?
– Не знаю. Ну что вы там делаете?
– Делаем то, что нужно, – раздался недовольный женский голос, и в проеме двери за стеклом показалась обнаженная женская фигура. – Ты кто? – спросила она, а у Бортоломея слова застряли в горле.
Он смотрел на девицу, что воинственно уперла руки в бока, и молчал. Затем поднял ошарашенный взгляд, приложил руку к сердцу и неожиданно для всех стал читать стихи:
Под этим грубым внешним видомТаится нежная душа. Она стремится к вам,Как птица стремится в небо, в облака…Под этим хмурым, строгим взглядомЯ прячу мысли, все о вас.Боюсь признаться: как мальчишкаВлюбился я, как в первый раз.И за стеклом, как на картине, увидел ваш я силуэт.Хочу признаться: в этом миреТебя прекрасней больше нет…
– Приятно слышать, убогий, что моя красота так на тебя подействовала. Ты пришел сюда читать стихи?
– Я?.. Нет… То есть да. Я могу еще почитать…
– Ганга, иди оденься, – за ее спиной появился командор и накинул на женщину простыню. – А то твой внешний вид сводит Бортоломея с ума.
Женщина фыркнула и отошла, растворившись в темноте спальни. Бортоломей смотрел ей вслед с открытым ртом.
– Бортоломей, слюни не пускай, это моя невеста, – усмехнувшись, произнес командор.
Мы успели порезвиться, потом искупаться и только собрались вновь приступить к любовным играм, как за стеклом с балкона послышался громкий шепот:
– Командор? Командор? Вы не заняты?
– Гони его, – прошептала мне прямо в ухо Ганга и полезла на меня сверху.
Я не хотел отвечать Бортоломею. Узнал его по голосу. Думал, покричит и уйдет. Но покровитель поэтов был настойчив. Я стал вырываться из-под оседлавшей меня Ганги, и она, разозленная на сына творца, пошла с ним разобраться. Ганга, не стыдясь, встала перед Бортоломеем полностью обнаженной.
Орчанки, привыкшие жить в стойбище, где невозможно спрятаться от чужих глаз, не стеснялась своей наготы. Для нее ходить обнаженной было так же естественно, как и ходить в одежде.
– Я же не страшилище, – говорила она на мои робкие упреки. – Чего мне прятаться? Тебе стыдно за то, как я выгляжу?
– Нет, не стыдно, – говорил я, – просто… просто ревную… и у нас не принято…
– Да? Ревнуешь? – шептала она и тут же использовала момент для близости. Поэтому я перестал обращать внимание на ее вольности. Тем более что она не ходила голой по замку.
Привычки – это наши вторые натуры.
