— А ты говорила, что с длинностволом по городу вроде как ходить нельзя, — спросил я свою спутницу.
— Так это охранники, им можно.
— А что он охраняют?
— Ворота. Те, что чрез дорогу.
— Засадный полк, значит, — попытался я сконструировать шутку юмора. — Ждут пока им засадят.
Анфиса фыркнула и по ее знаку мы уселись за такой знакомый по староземельной Москве белый пластиковый стол, стоящий под тенью отбрасываемой каштаном. В такие же белые пластиковые стулья. Стул под моей тушкой слегка разъехался ножками. Привычное, я бы сказал ностальгирующее ощущение.
Как чертик из табакерки у стола нарисовался колоритный тип из домика. Типичный азер-торгаш средней упитанности.
— Анфиса-джан, тебе сегодня с кексом? — спросил он у моей спутницы вместо приветствия.
И лыбится.
— Нет, сегодня по диете мучное исключается, — ответили Фиса ему, улыбаясь.
Видно это были отголоски какой-то старой шутки, понятной только им. И такие намеки доставляли им взаимное удовольствие.
— А вам, уважаемый, — повернулся он ко мне.
— Мне пива. Литр.
— Какого пива, уважаемый? У Гурбана много пива и все разное. Есть в бутылках. Есть в бочках. Есть местное, есть с островов, есть немецкое и валлийское…
Он я явно наслаждался, перечислением того, что у него есть в его маленьком павильончике.
— Холодное пиво есть?
— А как же, уважаемый. Обижаете.
— Тогда неси валлийский эль красный в литровой кружке. И побыстрее. Труба горит.
Анфиса в это же время кого-то вызванивала по мобильнику. И когда буфетчик ушел за нашим заказом, сказала, глядя мне в глаза.
— Их нет.
— Кого?
— Кого-кого? Жор, ты совсем мозги пропил? Вчера же сам просил устроить тебе встречу с Альфией и Булькой.
— Я просил?
— Ты просил?
— Зачем?
— Откуда я знаю, ты не сказал.
— Не помню.
— Меньше пить надо. — Анфиса обиженно от меня отвернулась.
Тут Гурбан принес Фисе маленькую чашечку кофе на блюдечке и узкий стакан с холодной водой. И мне большую кружку эля.
— Угощайтесь, уважаемые. Если что нужно будете, только рукой махните.
И ушел.
Я сделал солидный глоток холодного эля, который пролетел по пищеводу с ощущением, что пью наждак. Но во рту стало мягче и мокрее.
— Так что там с Булькой и Алькой?
— Я же тебе вчера все рассказала.
— Не помню.
— Алкаш.
Мы замолчали и пили свои напитки. Я — большими глотками. Анфиса микроскопическими, явно наслаждаясь этим процессом.
Парни, с другой стороны веранды стали говорить громче.
— Заткнись, малек. Ты еще баб не имел, а туда же… — это старший.
— Я баба не имел? — горячился младший. — Я два баба имел. Вот!
И гордо вскинул подбородок. Говорили они между собой по-русски. Старший чисто, младший с акцентом.
— Уй-ти, уй-ти, уй-ти-ти. Всего-то? Врешь, небось.
— Я четыре баба имел!
— Гигант, маленький гигант маленького секса. Когда только успел, — насмехался над ним старший.
Младший набычился и, повысив голос, почти крикнул.
— А ты… А ты… А я… Знаешь сколько я баба имел? Крупа мелький знаешь?
Старший покровительственно кивнул.
— Полмешка имел!!! — вскричал младший торжествуя.
На этот крик из домика высунулся Гурбан и что-то резко сказал на незнакомом мне языке. И младший заткнулся, тихо шипя на старшего и призывая того также к тишине.
Явно в этой охране главный Гурбан, а мальчики для отвлечения внимания от его большого уха. Народ приходит, садится. Кушает-пьет. Сплетни перетирает. А Гурбан их сортирует и хозяину передает. Ловко придумано.
— Что-нибудь еще, уважаемый. Анфиса-джан с утра почти ничего не ест, а вам-то можно. Вам фигуру не блюсти — буфетчик задорно мне подмигнул.
— Шашлык есть? — в животе действительно заурчало, пиво все же желчегонное средство.
— Есть, — улыбнулся тот, — только из рыбы. На вкус как белуга из Каспия. Будете?
— Давай. И лучок мелко настругай. И соус томатный.
— Все будет, уважаемый. В лучшем виде, — и напоследок грозно зыркнув на охранников, скрылся в домике.
— Так что ты хотел узнать про наших сладких сестричек? — Фиса, наконец-то соизволила опустить себя на мой уровень.
— Не здесь и не сейчас, — тихо шепнул я, и уже громко спросил. — А чьи это ворота?
— Тофика Меташева. Он топливо оптом продает по всей Северной дороге. И по Южной тоже, но в розницу по фермерам. Только оттуда его американцы из Зиона вытесняют. С фортов-заправок уже выбили. У Тофика тут за городом большая автобаза: трех и пятитонные цистерны на вездеходах. А Булька с Алькой у него в содержанках на длинном контракте.
— И давно он топливо возит?
— Считай сразу, как только нефть нашли. И в Одессе «самовар» поставили братки. Потом «самовар» прикрыл Коршунов. Но Тофик с ним смог договориться и с НПЗ в ПРА — те любят крупным оптом торговать.
Я снова глянул на поместье, но из-за забора была видна только черепичная крыша дома. И забор собран из дикого камня «хазарской елочкой». Как в талышском селе, подумалось неожиданно. Я тихо спросил Анфису.
— Он точно азер?
— Нет, талыш, — также тихо ответила Иванова, подтвердив мою догадку.
Тут мне шашлык принесли, обжаренный до золотистой корочки. Из больших кусков рыбы с крупными волокнами. Жидкую аджику, лук и лаваш.
Вкусно.
Ел я эту рыбу и с трудом вспоминал вчерашнее. Как вечером ввалился в Анфисину мастерскую — тесную каморку, где места хватало только на ее ножной «зингер», магазинную вешалку и прилавок из узкой доски — двоим посетителям перед ним не разойтись. И стенка над швейной машинкой вся в больших шпульках цветных ниток.
А в задних помещениях кухонька, туалет с душем и спаленка. Все.
Как я Иванову нашел? Очень просто. Все девчата просили им писать до востребования, таежницы — на полевую почту, а вот Анфиса дала точный адрес.
— Уу-у-у-у-у как все запущено, — покачал я головой, открывая сетчатую дверь с улицы. — Так ты скоро себе глаза сломаешь. Где новые найдешь?
— Жорик, — закричала обернувшаяся от машинки Анфиса, ловко запрыгнула на прилавок и повисла на мне. — Жорик, приехал, — и поцелуйный обряд во весь рост.
Даже сказать в ответ минут пять ничего не мог.
Анфиса моментом закрыла свое предприятие для посетителей и потащила меня на кухню — кормить.
Я сходил в автобус и принес корзинку со снедью, водкой и вином, которую приготовил еще в Береговом.
И мы устроили пир, очень напоминавший мне посиделки моего студенческого времени.
Помню, как жаловался на свою несчастную жизнь. На смерть Наташки. На то, что Бисянку забрали на войну. Про то, что нельзя так высшим силам издеваться над человеком.
