— У тебя кинжал не отобрали? — заинтересованно уточнил Дирбз.
— Отобрали, конечно, но кроме него у меня нож был, и носила я его незаметно. Женщин не опасаются, вот и не обыскали тщательно.
— Сколько тебе лет? Восемнадцать? Вряд ли больше двадцати? — и ты говоришь, что сумела ножом быстро убить двух солдат? Пусть и неумехи, пусть совсем глупы, раз на такое дело отважились, но вряд ли они были калеками — даже сердце проткни, сразу не каждый упадет, — Дирбз недоверчиво покачал головой.
— Нож не главное — главное рука, которая сжимает его рукоять. У нас, межгорцев, свои секреты есть. Мне, конечно, трудно было, но я знала что делать. И мне повезло — все получилось, как надо. Если мне не верите, то спросите этих людей.
— Так все и было, — кивнул один из «партизан». — Я был тогда там и видел как Альру поволокли в кусты два подонка. А потом оттуда страшно закричали, и крик тут же оборвался. Когда туда побежали другие солдаты, все слышали, как они говорили, что та парочка мертва. Альра не обманывает — вы просто плохо ее знаете.
— Я не говорил, что она обманывает — удивился просто, — начал оправдываться сержант.
— И поделом им, ортарцам, — позлорадствовал Арисат, выразительно покосившись на Дирбза.
— Красавица — а что же дальше-то было? — Тук жаждал продолжения.
— Дальше… А дальше… Бог в ту ночь был на моей стороне — затем мне опять повезло. Не успела отойти от холма как наткнулась на камнелюдов. Точнее они сами ко мне прибежали — по запаху нашли. Они, когда сбежали, не решились нас бросить, но и подходить боялись — их пугало то, что делали палачи. А Шобо при бегстве к тому же ранили — стрела пробила его шкуру, и пришлось мне его лечить. Не успела с ним закончить, как прогремел гром — приближалась гроза. Я обернулась назад, в сторону, где осталась кровавая яма, и поняла: Бог дает мне возможность спасти остальных. Камнелюды сильные, ловкие, бесшумные — они очень опасные. Хотя нас было всего лишь трое, а солдат не меньше полусотни, надо было попробовать. Когда хлынул ливень факелы стали бесполезны, а под ударами грома и шумом воды трудно было расслышать крики солдат. Мы убили нескольких в оцеплении, и забрали их оружие. Потом спустились вниз, к людям, и отдали оружие мужчинам. Все начали разрезать путы, но поднялась тревога. Те, кто освобождались, бросались на солдат с камнями, или просто с голыми руками. Хотя ортарцы были хорошо вооружены, но нас было много, мы были злы, и нам нечего было терять. Даже женщины рвались в бой — я видела, как одна вцепилась в лицо солдату, выцарапывая глаза. Началась сильная суматоха, повсюду было много мертвых и раненых, я с трудом смогла собрать уцелевших и повести их к горловине. Еще не знала что делать дальше, и просто ноги сами повели назад — лучше уж к перерожденным, чем… Не хотелось мне искать переправу через Шниру. Нечего нам больше делать в Ортаре. С тех пор при слове «Ортар» вспоминаю ту яму… С камнелюдами я, наверное, смогла бы найти тропу через горы и брод через реку. Но не стала. Нет для меня места в Ортаре. Когда мы вырвались от палачей, нас оставалось больше сотни. Когда прошли через последнюю цепь постов, выжило ровно тридцать, считая меня. Очень помогло оружие, которое мы забирали у убитых. После той ночи солдаты назвали меня Рыжей Смертью. Я до самой зимы делала набеги на их посты, пробираясь через горловину. За мной не раз посылали погоню, но солдаты попадали в засады или под оползни. Это наши горы, и они нас защищали. Однажды я отпустила одного. Офицера. Я просто спросила его: за что? Неужели нельзя устраивать людям проверку какую-нибудь? Ведь даже мы научились использовать камнелюдов, а иногда темных чуют собаки и кошки. И даже человек у нас есть, который может видеть это. Но пленник сказал, что перерожденные появляются новые, хитрее и опаснее — таких, как в Мальроке, еще никто не видел. Еще он сказал, что в империи так поступают, если кто-то хочет уйти из моровой деревни. И поэтому у них мор проходит легче — не дают заразе распространяться. Всех нас, всех межгорцев… всех к заразе приравняли.
— До зимы ходили через горловину? Ну вы и смелые, — Дирбз уважительно покачал головой. — Мы там в такой переплет угодили, что еле живыми выбрались. А уж добра сколько потеряли…
— Вы чужие и вас горы наказали. А нас они не трогают. Хотя зимой там оказалось слишком опасно даже для нас. Холодно очень. Но хуже всего, что солдатам в эту пору хорошо, когда все замерзает — можно не бояться непогоды. Нас мало, чтобы в открытую с ними драться, вот и ушли на восток. И без ортарцев нелегко было: с одной стороны они, с другой тьма. Мы до холодов встречали тех, кто продолжал покидать Межгорье, и рассказывали про то, что их дальше ждет. Нам не верили, но некоторые проявляли осторожность — пускали вперед разведчиков, дожидаясь их с вестями. Не дождавшись, уходили назад — умирать никому не хотелось. Нас становилось все больше и больше; к нам присоединились даже некоторые из уцелевших местных баронов — зиму мы провели в их замках. Много сил уходило на то, чтобы добывать себе пищу — ведь урожай сгнил на полях, а скот перерезали перерожденные. Это была очень трудная зима. К весне не осталось ни крошки: забили весь уцелевший скот, укрытый от перерожденных на укромных горных лугах; подчистую вымели все кладовые в замках. Охотились на ворон; рискуя жизнью и душой пробирались к берегам озер, и закидывали сети в ледяную воду; варили баланду из разного гнилья и молодых виноградных побегов. Этого не хватало. Зимой в Межгорье не осталось маленьких детей. Их и без того немного уцелело, а голод добил выживших. Доходило до страшного: люди ели людей. И так было во многих местах. Люди озверели. Еды нет, своего крова нет, надежды тоже нет. И вот тогда началось самое страшное.
— Даже страшнее людоедства? — охнул Тук.
— Да — страшнее. Сперва я это не поняла, да и никто не понял. Дико все это было. Хотя даже вначале было много разговоров, что бог нас оставил из-за грехов наших. Вспоминали, как не пускали в долину чужих священников, вспоминали, как церковь грозилась объявить нас еретиками за это. Вот и решили некоторые, что бог отрекся от нас. Дальше больше — нашлись такие, кто начал говорить, что раз бог теперь не с нами, то мы теперь под тьмой. Она теперь наш бог. Не все, конечно, так считали, но находились паршивые языки… Многие ведь были озлоблены, истерики устраивали от страха, или ни во что больше не ставили веру — готовы были на все пойти, лишь бы уцелеть. Мы слишком увлеклись выживанием, и у многих не осталось других мыслей — их уши теперь были готовы принять любую ложь, лишь бы она сулила спасение. Были и такие, кто просто устал. Смертельно устал… Они потеряли все — им не хотелось больше жить. Поначалу отверженных лжепророков не слушали, но к концу зимы все изменилось — люди теряли последние крохи надежды, вконец отчаялись. А эти давали им хоть что-то. В начале весны к замку, где мы укрывались, пришли перерожденные. Стены были высокие, защитников хватало, а темных было только семеро. Они разъезжали по округе и громко смеялись. А потом мы увидели группу людей. Подняв над головой кресты демов, они шли к воротам. У них было оружие, но они не защищались — улыбаясь, распахивали одежду, подставляя грудь под удары мечей и топоров. Они радовались. Они пришли отдать себя тьме, и тьма согласилась принять подарок. Это было страшнее всего… Некоторых из них мы знали — раньше они были совсем не такими: отчаянно за жизнь цеплялись. А теперь… Ночью все убитые поднялись …обрели желанную новую «жизнь». Не о такой, наверное, мечтали… А перерожденные ушли, оставив мертвецов под стенами — нас сторожить. Мы выждали два дня, потом вышли, и порубили их всех. Альрика при этом сильно ударили, сломали ребра. Он выжил, но потом долго страдал. И что-то с ним стало не так. Он сильно изменился еще летом, как и все мы, так что я поначалу не придавала этому значения. Но сейчас все стало гораздо хуже. Он начал говорить такие же богомерзкие слова. У нас с ним был долгий разговор. Последний нормальный разговор… Я доказывала ему, что надо драться до последнего, что межгорцев не первый раз хотят истребить, и всегда победа оставалась за нами. Нельзя сдаваться — иначе действительно проиграем. Но он твердил свое: бог больше не с нами, и мы не проживем долго, потому что смерть теперь рядом с нами. Раз так, то надо добровольно стать частью этой смерти, а не сопротивляться неизбежному. Нам никто не поможет, а самим с тьмой не справиться — слишком она сильна. Лучше уж стать демом, или даже… чем сгнить от голода и болезней на радость ортарцам. Единственное, чего я смогла добиться — он согласился, что надо попробовать связаться с орденом стражей. Вряд ли они теперь смогут нам помочь, но попытаться стоит. Добраться до юга по морю очень трудно — у берегов и в проливах караулят галеры демов. Но если пойти напрямик, то шанс их встретить невелик. Правда, в таком случае невозможно пополнять запасы воды, да и от штормов не спрячешься в открытом море. Но риск оправдан: в самом начале весны ветры там часто дуют с севера, и струг сможет идти под парусом быстро; а сильные штормы часто бывают лишь осенью и в первой половине зимы. Так что при небольшом везении добраться можно. Мы собрали команду, добрались до побережья, и проводили их в путь. Мне очень хотелось отправиться с ними: пусть на юге в сто раз опаснее, пусть плавание рискованное и трудное, но лишь бы покинуть проклятое всеми Межгорье. Но я не могла оставить людей, которые мне верили. Так уж получилось, что после того побега от палачей я стала пользоваться большим уважением. Мне подчинялись, моих приказов ждали, в моей удачливости не сомневались. Хотя у нас поначалу не было рыцарей, наш отряд был самым опасным в Межгорье — мы и ортарцев частенько больно щипали, и темным разные гадости делали. Остальные лишь на словах храбры — сидели как трусливые мышки в норках, и друг дружку поедали, лишь бы наружу лишний раз не показываться.
