В висках продолжали бухать звонкие молоточки, собственный пульс сбивал с мыслей, теснил дыхание. Медленно, очень медленно я опустил трубку на клавиши, открыл глаза, мутным взором поймал напряженный взор Гонтаря.
— С кем вы говорили?
— Что?
— Я спрашиваю, с кем вы говорили, босс?
— С НИМИ.
Я произнес это таким тоном, что Гонтарь невольно потянулся к оружию.
— И что?
Ответить я не успел. В прихожей тоненько проиграла свадебная мелодия Мендельсона.
— Так… — я взялся за пистолетную рукоять «Стечкина». — Быстро ребятки откликнулись!
— Дверь стальная, — мгновенно рассудил Гонтарь. — Если нет специальной взрывчатки, так просто не вышибут. А на лестничной площадке тесно, — одной очередью всех положу!
— Это если их не взвод и не армия, — я бесшумно поднялся. — Не спеши, герой. Для начала определи, кто это.
В прихожей мы задействовали дверной монитор, и на экране тотчас высветилась одинокая фигурка.
— Надюха!.. — у меня отлегло от сердца. Включив селектор, я поинтересовался: — Ты одна?
— Одна, мое золотце, одна.
— Тогда заходи. Только в темпике! — дрожащей рукой я отвел массивный засов, щелкнул замком. Ужасающе громко дверь проскрежетала, выпевая тягостную ноту, и что-то зловещее почудилось мне в этом скрипе. Гонтарь настороженно приподнял автомат. Уж он-то подобно Гансу и прочей моей охране отлично знал: двери в моих апартаментах НИКОГДА не скрипели.
* * *
Пока Гонтарь затворял дверь, управляясь с многочисленными замками, Надюха висела у меня на шее и, плачуще причитая, быстро, быстро щебетала:
— Что случилось, Ящер, миленький! Откуда эти казаки с матросами, пьяная солдатня? Я же помню, еще вчера перед домом не было никакого памятника, а сегодня стоит!
Я гладил ее по спине, мягко успокаивал:
— Поверь, это временно. Перевертыши, оптический обман. Просто не надо обращать внимание.
— Как временно? Что ты такое говоришь! А стрельба на окраине, а погромы в китайских кварталах — это что, тоже временно?
— Я же говорю: оптический обман.
— И виселицы — обман?
— Какие виселицы?
— Сегодня по плотинке проходила, видела. Какой-то генерал сидел на коне и командовал. В белых перчаточках, шашка длинная, с позолотой…
— Ну и что?
— А то, что людей по его приказу связывали и вешали на фонарях. Вдоль всего моста. Скручивали с изоляторов провода — набрасывали веревки и вешали. А двоим по рельсине к ногам привязали и в воду сбросили. Только пузыри пошли. Так страшно было смотреть!
— Зачем же ты смотрела?
— Я хотела уйти и не могла. Будто приковали к месту… А генерал такой вальяжный — в пенсне. Белая бурка, белый конь, папаха… — Надюха всхлипнула. — Говорят, какая-то доброармия. Ты можешь мне объяснить, откуда она взялась? И какая же это доброармия, если убивают людей?
— Доброармия — не от слова «добрый», а от слова «добровольно». Присядь, лапушка, — я ласково подтолкнул девушку к креслу. — Сейчас мы попьем кофейку, и ты подробно расскажешь нам обо всем увиденном. А после и мы с тобой поделимся новостями. Сообща, глядишь, что-нибудь придумаем.
Надюха забралась в кресло с ногами, набычившись, уставилась на Гонтаря.
— Он так и будет держать меня на прицеле?
— Брось, Гонтарь, — я поморщился. — Я же тебе о ней рассказывал.
Телохранитель смущенно опустил ствол АКСУ.
— Пардон, мэм. Нервишки… — Он снова расположился на диване, кованные свои каблуки выставил на журнальный столик. Надюха перевела взгляд на меня.
— Как ты себя чувствуешь? Нога еще не прошла?
— Пока нет.
— Но ведь в гипсе, наверное, неудобно.
— Неудобно, а что поделаешь! Пока кости не срастутся, надо терпеть.
Надюха призадумалась.
— Может, оно и к лучшему, — пробормотала она. — А то Дин-Гамбургер толковал, что как только снимут гипс, все будет кончено.
— Не понял?
Она фыркнула.
— Да это же из «Бриллиантовой руки»! Помнишь, как они боялись, что гипс снимут раньше времени!
Смех этой девочки болезненно резанул по сердцу. Что-то не то она говорила. Причем тут Гамбургер? Я свел брови на переносице.
— Где ты видела Дина?
— Да здесь же, в городе. Я уже от плотинки возвращалась, а он рядом на машине остановился. Зеленый такой кабриолет. Старинный. Предложил подвезти. Ну, я согласилась. А что, нельзя?
— Ты же его совсем не знаешь!
— Ну… Он представился. Назвал себя, сказал, что ты его хозяин. Разве не так?
— Так-то так, да только странно…
— Ой! Кажется, стучит кто-то!
Надюха встревоженно вскинула голову, и мы тоже услышали осторожный стук. И даже не стук, а скорее легкий шорох, словно кто-то терся о нашу дверь, неловко задевал коленями и локтями. Я болезненно сморщился от щелчка в голове. И даже не щелкнуло, а треснуло. Точь-в-точь как электрический разряд. Всем своим существом я почуял приближение недоброго. Точно накатывал черный и злой вал. Напряженно я всматривался в потайное, подсказывающее ответы пространство, но там было черным черно. Я никак не мог что-либо разглядеть.
— Схожу, посмотрю! — Гонтарь взялся за автомат.
— Только осторожнее! — просипел я. Предчувствие роковой встречи превратилось в уверенность, но направление основной опасности я никак не мог определить. — Ни в коем случае не открывай дверь!
— Не волнуйтесь, босс. — С автоматом наперевес телохранитель двинулся вон из комнаты, но до порога так и не дошел. Движение руки Надюхи я успел зафиксировать боковым зрением, но очень уж быстро все произошло. Пуля, выпущенная из ее крохотного пистолетика, угодила Гонтарю точно в затылок. Клюнув лицом вперед, телохранитель грузно обрушился на ковер, а в следующий миг подаривший смерть Гонтарю пистолетик смотрел уже на меня.
— Сидеть, Ящер! — гаркнула построжавшим голосом Надюха.
— Что ты сказала?
— Что слышал! Ты арестован!
— Кем?
— Органами НКВД!
— Что, что?
— Ты не знаешь, что такое НКВД?
Я взглянул на неподвижно лежащего Гонтаря, стиснув кулаки, процедил:
— Да нет, наслышан.
— Вот и замечательно, быстрее заговоришь!
Я стиснул кулаки, задыхаясь, выплюнул:
— Мерзкая тварь! Дешевка! Значит, эти выродки успели завербовать и тебя!
— Глупенький! Да я сама к ним пошла! Сама, понимаешь? По убеждениям! Чтобы всех вас до третьего корня извести, чтобы очистить мир от таких, как ты.
— Шлюха!
— Дурачок! — она произнесла это почти ласково. — Да ты через час будешь у меня в ногах ползать, прощение вымаливать! За «тварь», за «шлюху», за все свои распаскудные фокусы.
