Стволов почесал макушку. Вроде все было верно. Он поправил потайной карман, пришитый к подкладке плаща – там лежала маска Мауззкила. Проверил ножны, жезл. Все было в порядке, и заштопанные после укуса Джадога штаны в том числе.
– Братья и сестры, от успеха нашей операции зависит благополучие Даггоша, – проникновенно сказал он. – Наши отцы, матери, тети и дяди, прозябающие в нищете без достойных пенсий, работы и образования, батрачат на высокомерных эльфов. Спасем же нашу страну от рабства и добудем сундуки с золотом! Особенно не трусьте, друзья, мы все сделаем тайно. Узнаем, где враг прячет наши деньги, и сразу свалим обратно.
Пока он вел пропаганду, комдив осмотрел свое обмундирование. Вооружен он был так же, как и Федор, разве что нес в скрытых под плащом ножнах мифриловый меч.
– Мы победим! – сурово сказал Нуггар и потряс арбалетом. Второй рукой он стискивал амулет Гаунадара.
Тетива при этом сорвалась с крюка, стрела со щелчком покинула оружие и пропала в небе. Послышался отдаленный звон, затем по склону застучала каменная крошка. Боксугр тотчас объявил: «штраф пять метикалов!», остальные солдаты и девушки глянули на провинившегося брата по оружию с недовольством.
Военачальники бросили на свое воинство последние ободряющие взоры и двинулись между скал, навстречу судьбе. Самое грустное, что фальшивые образы минотавра и псоглавца не прибавляли их носителям «звериной» бесшабашности и безоглядной веры в удачу.
* * *
По улицам Самата полз неказистый верховой червь, заляпанный с головы до хвоста липким озерным илом. Хорхоя сторонились – он был изуродован какой-то жуткой мутацией. Морда чрезмерно вытянулась, усики-хлысты сползли назад, из трех пар глаз уцелела только одна. Щетина выпала почти полностью. Осталось лишь несколько склеившихся «прядей» на спине, голове, шее да на конце длинного тела. Кожа под коркой грязи отливала золотом и шелушилась, будто покрытая чешуей – видимо, животное страдало редким грибковым заболеванием.
Всадник был ничем не лучше – тощий ушастый гоблин с огромным бельмом на глазу. Почти такой же грязный, как его «скакун» и, бесспорно, деревенский. Когда кто-нибудь из бродячих торговцев, поборов брезгливость, предлагал ему купить лучший товар в Подтеменье, бельмастый пугался и выкрикивал, разбрызгивая слюни:
– П-п-пы-ы! Пу-уп-пу!
Предприимчивый гражданин с проклятиями отскакивал в сторону, а хорхой полз дальше. Судя по направлению, гоблин держал путь к Мертвым шахтам. Должно быть, собирался завладеть останками сгинувших там бедолаг. Хорошо сохранившиеся скелеты всегда пользовались в Самате высоким спросом, а в последнее время – особенно. Подручные маги Вэйруна скупали их для производства гровелов. Платили много.
Постепенно населенные районы остались позади. Уродливый хорхой энергично потряс головой. Подсохшая грязь отвалилась.
– Как же я ненавижу грязь! – И Угорь добавил ругательство на языке более древнем, чем само Подтеменье. – Еще немного, и не вытерпел бы, начал кусать всех подряд! Учти, лишенец, хоть вы и поклоняетесь Матери Грязи, но прежде чем съесть, я заставлю тебя вымыться. С мылом!
Пуп шмыгнул носом и протестующе замычал.
– Впрочем, боюсь, это счастливое событие произойдет не скоро…
Пожиратель Плоти еще раз встряхнулся и, уже не маскируясь под тяглового червя, поскакал к обвалившемуся ходу, что вел в недра Мертвых шахт. Разумеется, его влекли не скелеты шахтеров в дальних забоях и не заключенные в Скале босяки. Ил-Лаарт чуял разливающуюся из шахт изначальную магию. Ту, что наполняла силой его самого, и что могла излучаться только таким же полубогом. Или полубогиней!
Для проникновения в тоннели Золотой Угорь выбрал один из самых дальних входов, давно превратившийся в обычную дыру. Крепеж обвалился, ворота украли, рельсы для вагонетки выворотили и унесли в переплавку. От осветительных кристаллов не осталось и следа. Но эти мелочи не могли отпугнуть полубога-исследователя. Здесь ощущался самый мощный магический фон.
Ил-Лаарт ссадил Пупа, велел спрятаться и ждать сигнала, а сам скользнул в щель. Под плавниками зашуршали мелкие камешки. В нескольких локтях от входа основное тело шахты перекрывал мощный завал. Слева виднелся низкий лаз ответвления. Угорь свернул туда. Ход был тесноват, однако вел в нужном направлении. Ил-Лаарт призывно свистнул. В общении с Пупом он научился обходиться почти без слов.
Когда на Угря накатывало желание поболтать, он мчался к этруску Федру, к которому испытывал симпатию – почти такую же, как к бельмастому гоблину. Очевидно, потому, что этруск значился вторым в его списке на пожирание.
Жертва явилась через считанные секунды. Вопреки внешности, гоблин был проворным, жилистым парнем, выносливым и неприхотливым. Разве что высоты боялся. В одной руке он гордо держал найденную где-то широкую шахтерскую мотыгу с обломанной ручкой.
– Молодец, полезная вещь. А сейчас хватайся за плавник! – скомандовал Ил-Лаарт.
Освещение Угрю не требовалось. Однако после того, как лишенец в четвертый раз зацепил макушкой низкий потолок и почти внятно выругался по-этрусски, пришлось превратить навершие одного из рогов в подобие прожектора. Мощный луч разрезал столетний мрак.
В поле зрения заметались бледные мотыльки – широкие и мохнатые, словно гоблинское ухо. Цветы в Мертвых шахтах не росли. Значит, мотыльки питались не нектаром. Прямо на ходу Ил-Лаарт обернулся к наезднику.
– Как думаешь, что они едят? Уголь или простой камень?
Пуп вытаращил здоровый глаз и с мычанием показал пальцем куда-то вперед.
Поперек прохода лежала толстая, круглоголовая и безглазая ящерица. Здоровенная, как крокодил. Лежала она кверху белесым брюхом, но мертвой точно не была. Лапы двигались активно, хвост тоже шевелился. Из многочисленных гнойников на коже сочилась кислотно-зеленая светящаяся жидкость. Ее-то и всасывали мохнатые мотыльки длинными хоботками. Насекомые так увлеклись принятием пищи, что не обратили на свет ровно никакого внимания.
Прямо над ящерицей нависал каменный выступ. Протиснуться в свободное пространство не удалось бы даже худощавому Пупу.
– Эй, кормилица! – окликнул Ил-Лаарт. – Брысь с дороги!
Чтоб быть более убедительным, он шаркнул по полу тоннеля плавником. К ящерице покатился камешек и ударил ее в бок.
Грянул беззвучный «взрыв». Это мотыльки разом снялись с «пастбища», закружились серым вихрем. Рептилия в мгновение ока перевернулась, встала на лапы. Раздулась, окончательно перекрыв проход, и распахнула навстречу гостям пасть. Пасть оказалась огромной и усеянной зубами в несколько рядов. Зубы были измазаны в той же кислотно-зеленой жиже.
