наше с Шей общество благоприятно влияет на снежную королеву, она всё меньше прячется за своей показной холодностью и перестаёт замыкаться в себе. Это не могло меня ни радовать, так что я ненароком заулыбался.
— Я же говорил, Инна. Чтобы понять то, чему я буду тебя учить, сначала нужно ознакомится с теми предметами, которые тебе читают преподаватели из университета. Хотя бы с курсом истории науки.
Зевнув и похрустев шеей, я подошёл к шкафу и принялся одеваться.
— Ну хотя бы затравку-то ты дать можешь? Мне же интересно! Тем более, я уже самостоятельно начала читать учебник по экспериментальной физиологии.
— Похвальная тяга к знаниям, — степенно покивал головой я, открывая дверь, ведущую на балкон. — Только боюсь, что пока самостоятельно разобраться с ней ты не сможешь, лучше дождись, когда она появится в твоей программе, мой тебе совет.
Я сощурился от света яркого солнца и вдохнул полной грудью городской смог. Мда, даже в элитном районе Харлема от этого добра никуда не денешься, но это обстоятельство не сильно меня смущало, я был убеждённым горожанином и уже давно успел с ним смириться. Присев на раскладной стул, щёлкнул зажигалкой и стал наслаждаться своей первой утренней сигаретой.
Инна увязалась за мной и сюда. Пристроившись на точно таком же стуле рядом, она, по всей видимости, была непоколебима в своём намерении выведать у меня хоть что-нибудь интересное.
— Ну пожалуйста, Икс. Ты ведь уже сегодня вечером уезжаешь в Британию, хоть книжек мне посоветуй интересных почитать по своей теме.
Она была права, с момента нашего нападения на казну триады прошло уже полторы недели, и через четыре дня мой кинжал, способный проводить силу, будет готов. Поэтому я решил отправиться в Англию чуть пораньше, всё равно в Харлеме заняться пока что было совершенно нечем. К тому же у меня были ещё несколько второстепенных дел по ту сторону Северного моря, требовавших решения.
— Ну ладно, уговорила. Кое-чем я, действительно, смогу тебя заинтересовать, — загадочно улыбнулся я.
Девушка подобралась в своём кресле, сгорая от любопытства.
— Тебе приходилось когда-нибудь слышать о теории хаоса?
Инна задумалась:
— Да, мельком. Несколько раз встречала упоминание об этой штуке. Что-то, связанное с эффектом бабочки, да?
— Верно, с этого самого «эффекта бабочки», который ты вспомнила, всё и началось. Это стало первой метафорой, с помощью которой один метеоролог, по имени Эдвард Лоренц, описал явление, обнаруженное им в процессе своей работы, а он, как ты могла понят из названия его профессии, занимался прогнозами погоды.
Кстати, ты спрашивала, что бы такое почитать? Могу порекомендовать его однофамильца, тоже Лоренца, только Конрада, этот муж науки занимался зоопсихологией, изучением поведения животных. Весьма полезное чтиво, если попробовать аккуратно экстраполировать полученные сведения на других социальных животных, наивно считающих себя высшей ступенью эволюции.
Инна, сосредоточенно кивнув, быстро достала коммуникатор и записала в заметки фамилию учёного, с трудами которого я предложил ей ознакомиться. Когда я составлял программу для своей сестры, то с облегчением выяснил, что большинство учёных и научных трудов из моего родного мира в том или ином виде существовали и здесь. Правда часть, конечно, отсутствовала: некоторые работы были не написаны вовсе, либо просто авторы были известны под другими фамилиями, и мне не удалось их отыскать сходу.
Отметив её оперативность хмыканьем, я продолжил:
— Так вот, однажды, когда Лоренцу в очередной раз потребовалось уточнить прогноз погоды, уже рассчитанный им на несколько дней вперёд, он решил вбить в компьютер данные не с изначальной точки отсчёта, а с промежуточной и очень удивился, обнаружив, что полученные результаты уж слишком сильно отличаются от показателей, выданных программой ранее.
Это было совершенно невероятно, и сейчас я поясню почему. В основе вычислений прогноза погоды стояла система из трёх дифференциальных уравнений, и она не предполагала наличия никаких сторонних факторов, как помехи или случайности. Она выдавала простое численное решение, которое должно было повторяться из раза в враз, сколько процесс расчёта не перезапускай.
Эдвард Лоренц был очень упрямым и педантичным парнем. Столкнувшись с таким нонсенсом, он вознамерился выяснить, в чём же дело. Тщательно перепроверив всё, вплоть до электронной начинки своего компьютера, учёный, наконец, пришёл к выводу, что всему виной оказалось округление, которое было заложено в программу при выводе результатов на печать. Округление до шестого знака после запятой. Вдумайся, Инна, до шестого знака. Эти микроскопические изменения привели к такому значительному искажению.
— Стой-стой, — прервала мой монолог девушка, взволнованно ёрзая на своём стуле. — Но ведь это прямое противопоставление тем принципам науки, о которых я читала в самой первой главе учебника, Икс! Там говорилось, что незначительные изменения чаще всего должны приводить к более-менее схожим результатам, на этом и строится принцип эксперимента, на повторяемости и многократной воспроизводимости опыта в схожих условиях.
Я вновь загадочно улыбнулся и благодарно кивнул, принимая из рук Шей, присоединившейся к нашей компании нам на балконе, стакан моего любимого холодного кофе с ванильным сиропом и льдом.
— А ты, я посмотрю, и вправду, пытаешься понять, о чём читаешь, и у тебя это неплохо получается. Только вот выводы ты сделала весьма поспешные.
— О чём вы таком беседуете? — удивлённо спросила Шей, сморщив носик от дыма.
Инна недовольно отмахнулась от неё, как от назойливой мухи, и требовательно посмотрела на меня. Рассмеявшись, я не стал долго испытывать её терпение:
— Позвольте Вас поправить, Ваше Величество. Теория хаоса — это вовсе не противопоставление, а скорее углубление и развитие, говоря твоим языком. Да-да, сейчас поясню, не переживай.
Дело в том, что экспериментальная наука работает не с реальностью, как ты могла подумать, а лишь с моделью реальности, сильно упрощённой и максимально абстрактной. И, действительно, в большинстве случаев незначительные изменения в системе прямо пропорционально влияют на результат, то есть совсем чуть-чуть.
По этой причине, кстати говоря, теория хаоса признана одной из самых сложных для понимания и неверно трактуемых теорий. Уверен, что я и сам неправильно её понимаю, но это не помешало мне приспособить её под свои нужды и использовать на практике, спасибо моей бескрайней страсти к эклектике, которую я, без лишней скромности, по праву считаю одним из главных своих достоинств и надеюсь, что вскоре смогу и
