Узнает. Сердце подскажет.
После встречи с доной Флорестой в Элли открылось что-то удивительное, позволяющее по-новому глядеть на людей и окружающий мир. Незнакомцы превратились и обыкновенных взрослых, которые со своими заботами, проблемами, привязанностями, странностями, желаниями чем-то напоминали детей. Конечно, среди них попадались настоящие злодеи вроде этого Лусио, но в большинстве своем взрослые были совсем нестрашными. Чтобы разобраться в этом, зачастую достаточно посмотреть им в глаза.
Шло время. Габриел сказал, что, если она узнает человека, которого ждет, он приведет его в лимузин. Только узнавать было некого. В кафе приходили не по одиночке, а парами и целыми компаниями. Элли разглядывала и тех и других, но не находила среди них одного-единственного.
Смотря в окно на темную улицу, освещенную фонарями и неоновой вывеской «Соленого петуха», ей вспомнился последний разговор с доной Флорестой:
— Мой fiel проводит тебя до самого дома в Барбасене, — говорила старая дона, окутанная клубами дыма от сигареты, которую курила. В тусклом свете лампы морщины на лице выглядели особенно отчетливо. — Он как следует поговорит с твоей мачехой, и, уверяю, у нее больше не возникнет желания тебя обидеть… Но если однажды это все-таки случится, если она хотя бы просто повысит на тебя голос, ты скажешь ей следующее: «Дона Флореста следит за тобой, Мария-Луиза». Запомнила?
— Дона Флореста следит за тобой, Мария-Луиза.
— Она больше не посмеет тебя обидеть.
— Уважаемая сеньора дона Флореста, я не могу ехать домой прямо сейчас. Я должна встретиться кое с кем в кафе «Соленый петух». Это очень, очень, очень важно! Важнее всего на свете!
Сеньора сделала длинную затяжку.
— Только тебя не должны видеть посторонние, — строго сказала она. — Ты не выйдешь из машины. Мой помощник сам приведет того, кто тебе нужен.
— Спасибо! Спасибо вам!
Дона Флореста опустила вуаль, спрятав под ней старушечье лицо.
— Ступай прочь! — сказала она с легким раздражением. — Не выношу, когда меня благодарят. Ступай отсюда!
Хотя Элли собиралась сказать много других слов благодарности, она решила не злить дону Флоресту. Девочка поклонилась и покорно вышла из гостиной. Как и Фабиану, она больше никогда не видела в своей жизни старую сеньору.
…Вытащив листок, выпрошенный у доны Флоресты, девочка стала с трепетом вглядываться в кривые строки незнакомого языка. Строки, оставленные его рукой. Клочок мелованной бумаги — единственная вещь, доставшаяся ей от ангела-хранителя. Величайшая святыня. И память. Она поклялась себе вечно помнить то, что он для нее сделал.
— Без четверти двенадцать, — произнес Габриел, взглянув на часы. — Дольше ждать бессмысленно. Пора ехать.
«Наверное, он прав, — подумала Элли, — ждать бессмысленно».
Она согласно кивнула. Бережно сложила листок и запихнула его под платье куклы, туда, где хранилась фотография матери. Элли больше не ждала чудес от своей маленькой подружки. Чудеса остались позади. Сейчас, когда она возвращалась домой, кукла превратилась в обычную игрушку. Симпатичную, милую, дорогую память о матери… и абсолютно бесполезную.
Габриел тронул плечо водителя, молодого чернокожего парня:
— Поехали.
Парень отчего-то вздрогнул.
Элли вообще заметила, что водитель вел себя странно. Без причины волновался, грыз ногти, его лицо блестело от пота. Элли почему-то подумала, что у него не все в порядке дома. И следующие слова чернокожего водителя подтвердили догадку:
— Габриел, а мы не могли бы вернуться в Ботафогу? Ненадолго.
Габриел посмотрел на девочку:
— Ее спроси. Она здесь главная.
Водитель умоляюще перевел на нее большие белые глаза. Девочке стало его жаль.
— Я не возражаю, — ответила она.
5
Пятнадцать бойцов все еще находились в состоянии готовности, ожидая команды к штурму виллы. Поднимаясь по лесной тропе, Лусио набрал номер Родригеса.
— Все отменяется, — сообщил он и услышал в ответ сожалеющий вздох sub-gerente. Ему не терпелось устроить бойню, на то он и генерал фавелы.
— А что делать с заложниками?
— Отпустить.
Он поднялся по тропинке к месту, где остался Бычок, двое пехотинцев и взрывчатка в скале.
— Мы уходим, — сообщил Лусио. — Соберите здесь все. Следов не оставлять.
И прежде чем Бычок успел ему ответить, мобильник на поясе завибрировал.
Звонил информатор с виллы. В спешном и сбивчивом бормотании утонуло все, что он собирался сказать. Собственно, любые сведения с той стороны уже не интересовали gerente.
— Операция отменяется, — произнес Красавчик в трубку. — Я прикажу, чтобы твою семью освободили.
Из-за короткой помехи собеседник его не услышал.
— Алло! Алло! — сдавленно говорил он. — …Я повторяю, девчонка покинула особняк!
— Так и есть, — сказал Лусио с горькой усмешкой. — Покинула. Она тут неподалеку…
Пехотинцы о чем-то шумно болтали и бряцали оружием. Бычок вопросительно смотрел на босса.
— О чем вы? — продолжал информатор. — Она здесь, со мной! Сидит в лимузине, а я за рулем!
Лусио прирос к трубке. Ему казалось, что он ослышался.
— Мне велели ее сопровождать, — говорил информатор. — Мы сейчас находимся в Рио Комприду возле кафе «Соленый петух», кого-то ждем. Потом отправимся в Барбасену. Мы повезем девчонку в эту долбаную Барбасену! Что мне делать?
Гангстер так сильно сдавил трубку, что она хрустнула. Бычья шея напряглась, вены на ней вздулись. Язык попал между зубов, и Лусио его прикусил. Гнев перерос все возможные пределы. Даже головорезы заткнулись, глядя на босса, готового в любую секунду рвануть как кассетная бомба.
— Сколько еще человек в машине? — произнес он, сквозь сжатые зубы. Рот наполнился чем-то сладким, по губе на подбородок сбежала струйка крови — он все-таки прокусил язык. Собеседник замешкался, и Лусио сказал громко, брызнув кровью изо рта: — Ты слышишь меня, черномазый ублюдок, сколько в машине человек?
— Кроме меня только двое! — опомнился информатор. Голос совершенно потерянный. — Девочка и телохранитель Сеньоры. Больше никого.
Лусио вспомнилось лицо помощника доны Флоресты, ехидство в речах самой Сеньоры… Его развели как щенка!
— Убей его.
— Кого? — опешил парень.
— Телохранителя, недоумок. Пристрели его. Возьми девчонку, встань на повороте из тоннеля Ребусаш на Косме Вельо и жди меня. Вздумаешь бежать, я вырежу твою семью, не успеешь сказать «Ой!».
Тычком пальца он выключил телефон, задыхаясь от ярости. В глазах пульсировала темнота.
