А раз так, то можно и в самом деле спокойно взяться за её обучение. Ничто постороннее не помешает ей осваивать трудное искусство чародейства, а мне — оттачивать мастерство учителя.
— Похоже, они боялись, что ты наслушаешься лишнего и сообщишь это лишнее мне. Потому и не взяли на себя труд снабдить тебя подобным заклинанием. А я был не в силах.
— Как поняла, они почему-то опасались тебя?
— Да. Я, видишь ли, ношу в своей душе демона.
— Демона? — Непонимание было в её взгляде, и тут я внезапно испугался, что её оттолкнёт от меня это признание, и каюк всем стройным образам будущего, которые я уже успел себе нарисовать. Фиг его знает, почему мне вдруг показалось таким важным, чтоб она согласилась учиться у меня. — Ты говоришь о повелителе-демоне?
Следом за испугом пришло понимание, что она, кажется, не совсем меня понимает. Должно быть, представления о демонах в русской и китайской традициях сильно различаются. И если я вижу в её глазах любопытство и изумление, а не отвращение, то этому обязан её непониманию. С одной стороны — хорошо. С другой — на непонимании долго не уедешь. Надо, чтоб она не заблуждалась на мой счёт.
— С одной стороны — да. Айн действительно в прошлом относилась к числу демонов-властителей. С другой — она — символ тьмы. Зла.
— У каждого человека тень живёт в душе. Она так же естественна, как всё доброе, свойственное людям.
Я запнулся. Объяснять дальше? Но зачем? Ведь она права. Отчасти так оно и есть. Пока оставим этот вопрос за кадром. Потом разберёмся, что у кого в душе.
— Что ты решила по поводу обучения? Хочешь быть магом?
— Кто же не хотел бы овладеть профессией, которой никто больше не владеет? И быть единственным специалистом в своём роде.
— Думаю, это скоро изменится. Магов с каждым годом будет становиться всё больше и больше.
— Но быть первой — уже очень много.
— Согласен с тобой. Хочешь вернуться в Макао и работать чародеем?
— О да! Я всегда мечтала о хорошеньком домике и двух милых детях.
— Двух милых детей лучше заводить в России. Или в Мониле.
Она аккуратно улыбнулась. Поразительно, сколько всего женщина может сказать одной улыбкой. Жилан хотела, чтоб наши отношения стали ещё более дружески-крепкими, надеялась поладить со мной как с учителем, однако не заблуждалась насчёт наличия у себя какой-либо женской симпатии в мой адрес. Точно так же, как она меня, я нисколько не затрагивал её сердце. И мы оба с облегчением убедились, что наши намерения абсолютно точно совпадают.
Вскоре после рассвета к моей палатке (господи, как же хотелось спать!) подали экипаж — размерами почти с дилижанс, и действительно очень комфортабельный внутри. Амортизация не оставляла желать лучшего, внутри можно было совершенно спокойно заниматься чем угодно, даже ставить полный бокал на столик и не бояться, что содержимое окажется на столешнице. На низком, обитом кожей, застеленном мягким покрывалом ложе я устроился отдохнуть, удобно разложив вокруг себя подушки. Моя сиделка облюбовала себе кресло, поджала ноги и всю дорогу листала книгу, видимо, наслаждаясь возможностью читать на новом языке.
Правда, путешествие заняло не так уж много времени. Уже к вечеру экипаж остановился, и слуга подал руку Жилан, помогая ей выбраться наружу. Мне, разумеется, никто руки не протянул. Вынырнув из приятного полумрака кареты, я обнаружил, что слуги, ехавшие в другом экипаже, уже развернули бешеную активность на обочине дороги. Уютная полянка, образованная опушкой леса, загнувшейся полукругом, быстро обрастала холмиками палаток. Крупный шатёр, похоже, предназначенный для меня, тоже вот-вот должен был обозначиться в груде складных опор, полотнищ и шестов. В стороне двое разводили костерок. Видимо, комфорт мне обещали не зря.
А не далее чем в километре от места стоянки от горизонта до горизонта раскинулся город, такой же таинственный, как мои детские сны о рыцарских замках и дворцах чародеев. Стены показались мне безупречно белоснежными, а башенки — чудесными и статными, чуть ли не подпирающими облака. Не живой город, а символ человеческих представлений о прекрасном и волшебном — вот как мне показалось, когда я впервые взглянул на столицу Мониля.
— Это и есть Арранарх?
— Да, это он, — подтвердил мне сопровождавший экипажи охранник. И ревниво покосившись на меня, произнёс: — Он прекрасен, не так ли?
— Да. Прекрасен.
Сразу же, как только схлынуло первое изумление и очарование, в голову пришло, что выглядит это всё очень странно. Ну в самом деле, какой современный город способен жить в кольце раз и навсегда возведённой стены? Он разбухает, разбрасывает щупальца во всех доступных для строительства направлениях, и границы рано или поздно лопаются, будто скорлупа яйца, в котором ворочается подросший цыплёнок. Здесь же нежная зелень опушила белоснежную стену, берега почти смыкающихся перед ней двух длинных озёр (наверное, когда-то они могли служить подобием рва, узкий перешеек между полосами воды легко можно защищать, а может, магия способна и его временно убирать — что я знаю о магии?) были оформлены хорошенькими дорожками, стрижеными кустами и маленькими декоративными деревьями. К тому же за моей спиной лежал настоящий лес.
Так почему тут нарушаются все законы развития городов? Или парадная столица заключена в слишком жёсткие рамки, перед которыми естественный порядок вещей бессилен?
— Город растёт во всех направлениях, — ответил охранник. — Но есть участки лесов, парков и побережья, которые запрещено застраивать. Это — один из них. Вот там за лесом приметно в перегоне отсюда начинаются спальные районы, многоэтажные дома. Однако прямо здесь никогда ничего не будет построено… Ваш шатёр готов. Вам могут подать воду для умывания, если пожелаете.
— Да расслабьтесь. Давайте-ка помогу ставить палатки.
— Нет, такое не полагается. Нет-нет, ни в коем случае. Если ваша служанка сможет нам помочь, это будет очень мило с её стороны.
— Она не служанка. Помощница.
— Прощу прощения. Конечно, помощница. Повару могут понадобиться её руки.
— Я помогу. — Жилан побрела к костерку, на котором уже стоял котёл, парящий вовсю.
Рядом на раскладном столе уже разложены были всевозможные припасы, посуда, и жизнь вокруг кипела ключом. А мне положено было забраться в шатёр, всё тот же, в котором я приходил в себя после закрытия зева, и отдыхать, валяясь на низенькой кровати с книжкой. Хотя сейчас я уже окреп достаточно, чтоб рубить валежник для костра или, например, вбивать колышки для палатки.
Любопытно, зачем вообще нужен этот лагерёк? Почему нельзя разместить меня в нормальном человеческом доме и избавить сопровождающих от кучи лишней работы? Допустим, без положенного обряда, который, видимо, готовился, мне нельзя входить на улицы Арранарха, но почему не отвести какую-нибудь комнатушку в спальном районе? Зачем обязательно в палатках селиться и превращать участок парка, столь значимого для Мониля, в бивуак?
