Джурак ничего не сказал.
Если то, что сказал Джурак, было правдой, понял Ганс, война просто продолжится. Он, возможно, спас чинов, но кто будет следующим после этого? И таким образом, война продолжится.
— Вы сказали, что ваши глаза не видели моих новых уменов, — произнес Джурак, прерывая мысли Ганса.
Ганс рассеянно оглянулся назад на него, потирая левое плечо.
— Я достаточно знаю ско… — Джурак быстро остановился, — людей, чтобы знать, что вы больны.
— Я буду в порядке.
— Это — ваше сердце, не так ли?
Удивленный, Ганс кивал.
— Вы очень больны, Ганс Шудер.
— Не настолько, я найду силы пережить это до конца.
Джурак тихо засмеялся.
— Однажды Гаарк сказал мне, что вы неукротимы. Я помню, как однажды сказал ему, что, если он ощущает это в вас, то возможно было бы лучше убить вас прежде, чем вы создадите проблему.
— Одна из его многих ошибок, — сказал Ганс со слабым смехом.
— Да. Я знаю.
— Так что же я вижу из того, что ваши глаза не видят? — ответил Ганс. — Я знаю, что два умена были доставлены по железной дороге вчера вечером из Ниппона. Это, должно быть, потребовало почти каждый локомотив и вагоны подвижного состава в пределах трехсот лиг, чтобы сделать это. Даже если у вас есть полдюжины уменов в Ниппоне, вам потребуются еще два дня, чтобы обернуть те поезда, отправить их на север, загрузить, затем еще два дня, чтобы доставить их все обратно сюда.
— Как вы можете видеть, я теперь контролирую железную дорогу между этим местом и Сианем.
Джурак посмотрел мимо Ганса и кивнул.
— Я не буду говорить неправду. Я не знаю, как они прошли. Возможно, они контролируют линию. Возможно, у вас почти не было воинов между Гуанем и Сианем, чтобы остановить их.
Джурак помолчал мгновение.
— Очевидно, не достаточно, чтобы остановить их.
— Мы захватили снаряжение в Сиане. Порох, артиллерия, оружие. — Он колебался, вспоминая баржи с взорвавшимися боеприпасами. — Миллионы патронов, тысячи снарядов, даже некоторые из ваших пароходов и броневиков.
— К тому времени, как вы подвезете подкрепление, я смогу вооружить пятьдесят тысяч чинов.
— Тогда это будет взаимная бойня.
— Я могу также отступить, разрушая железную дорогу. Сжечь фабрики, которые мы покинем перед уходом. Потом вы получите еще один фронт и сотни тысяч чинов, вооруженных и стремящихся к крови к тому времени, когда ваши умены достигнут Сианя.
Джурак устало покачал головой.
— Тогда мы обречены сражаться. И вы, и я не будем здесь и не увидим это, но битва продолжится.
Ганс вздохнул и опустил свою голову.
— Я знаю.
Наступила долгая минута молчания. Он оглянулся назад на Джурака. Здесь был воин Орды. Восемь футов или больше ростом, черно-коричневая грива, спутанная, грязная, такая же, как и черная униформа. Облик, который в течение десятилетия наполнял его ужасом. Он вспомнил о рабстве, ужасе, жестокости, праздниках луны и убойных ямах. И всех, очень многих товарищей 35-ого полка и 44-ой Нью-Йоркской батареи. Русских людей, своего друга Марка, тех, с кем он перенес неволю. Все убитые этой расой.
Он подавил порыв найти оружие, нож, что-нибудь еще, чтобы тут же выпотрошить Джурака, сделать это сигналом для резни, чтобы продолжать смертоубийство. Ибо он, действительно, взял вверх в данный момент.
Он посмотрел налево и увидел, что Кетсвана стоит над раненым бантагом, приказывая чинам отойти назад. Они были готовы навалиться на него с вытянутыми ножами.
Он думал о вчерашних слухах, что в безумстве убийства, бантаги были искалечены до неузнаваемости; и некоторые даже шептали, что кое-кто даже брал их мясо и ел его.
Он пристально посмотрел на раненого бантага и понял, что тот был чуть больше чем детёныш, почти того же самого роста что и зулус стоящий над ним. Он лежал на боку, раненый в живот. Смотря вверх на Кетсвану.
Чины отступили. Кетсвана начал отворачиваться, и тут раненый бантаг что-то сказал. Кетсвана заколебался, затем достал фляжку, вытащил пробку, встал на колени, и предложил бантагу напиток.
Джурак также смотрел на это.
— Несмотря на то, что сделала моя раса, тем не менее, один из ваших предложил напиток умирающему ребенку.
Ганс ничего не говорил с минуту. Он был готов выплюнуть в ответ что-то с сарказмом, взбешенным откликом о том, сколько человеческих детей умерло в муках, наблюдая за родителями, которых зарезали прежде, чем сами они были убиты. Он ощущал, также, что у Джурака было внутреннее отвращение к тому, каким этот мир был. И пока он продолжал наблюдать за Кетсваной, держащим флягу у губ детёныша, возникла мысль.
— Джурак.
Он посмотрел прямо в глаза противника.
— Да, Ганс.
— Ваши родовые лагерные стоянки. Ваши старики, ваши дети, ваши женщины. Вы знаете, где они стоят лагерем сейчас?
Джурак, казалось, слегка напрягся, первый истинный жест, который, как Ганс чувствовал, он мог точно прочитать.
— Да.
— Многие к югу отсюда, к Горам Шин-Ту.
Наступила минутная пауза.
— Да, некоторые там. Другие на севере и востоке.
— Но многие там. Сто тысяч юрт, возможно двести тысяч.
— Я не могу сосчитать их всех.
Ганс улыбнулся. Джурак мог пытаться блефовать, но так или иначе он этого не сделал.
— Мои силы здесь между ними и вами. Войска, двигающиеся вдоль этой железной дороги, находятся между ними и вами. В этом отношении, у меня есть десяток дирижаблей, которые могут быть над ними в течение часа.
— Что вы говорите?
Ганс использовал этот поворот разговора, чтобы на мгновение прервать зрительный контакт. Он медленно встал. Джурак остался сидеть, но теперь именно он смотрел на Джурака сверху вниз, а не наоборот.
— Я прикажу, чтобы все они были казнены.
Джурак ничего не сказал, его взгляд становился ледяным.
— Умены, которые вы видите, те, которых не вижу я, могут подойти, если вы хотите. Но через два дня у меня будет кольцо окружающее сто тысяч юрт. Воздушные суда будут над ними непрерывно от рассвета до заката. Стрелы, выпущенные женщинами и стариками, упадут обратно на землю. Пули и зажигательные бомбы, хлещущие вниз с небес, будут уничтожать их десятками тысяч.
— И вооруженные чины окажутся среди них, как только я скажу чинам, что это — их судьба, что боги ищут мести, резня продолжится, пока даже земля больше не сможет впитать всю кровь, и реки покраснеют.
— Вы могли бы прислать два умена, дюжину уменов, но они обнаружат, что стали бездетны, и потеряли отцов, поскольку их семя будет истреблено из этого мира навсегда.
— Это — война, которую начала ваша раса, и я теперь ее закончу.
