– Коляна Самурая тоже ты убил? – перебил игумена Кузьма.
– Какого Коляна?
– Темнушника, труп которого я нашел на лестнице.
– Его убила Грань. Мы с братом-целебником лишь хорошенько подпоили этого дурака и уговорили рискнуть. Перед этим, правда, пришлось пристыдить его за трусость и легковерие. Убедить в том, что все рассказы о непреодолимости Грани – бред. Каюсь, риск оказался неоправданным. Но отрицательный результат – тоже результат, не так ли?
– А Трифон Прозорливый? А все эти ересиархи, изгнанные из обители Света? Тоже твоя работа?
– Если хочешь получить вдосталь меда, надо сначала очистить улей от трутней.
– Много грехов на твоей душе, брат игумен, ох много! – покачал головой Кузьма. – И при этом ты еще надеешься стать новым Спасителем.
– Одно другому не мешает. Разве в Писании устами Иисуса Христа не сказано, что царство Божие от дней Иоанна Крестителя и доныне дается только силой? Понимаешь, только силой! То есть принуждением, борьбой, казнями. Убивать ради святого дела – не преступление, а великая добродетель. Смерть язычников и безбожников только укрепляет храм веры. Пророк Иеремия изрек однажды: «Проклят тот, кто удерживает меч Господень от крови». Брат Венедим, подтверди мою правоту.
Однако потрясенный Венедим не мог выдавить из себя ни слова, а только несколько раз тряхнул головой – не то выражал полное согласие, не то пытался избавиться от дьявольского наваждения.
Неодобрительно покосившись на него, игумен продолжал:
– Тебе известно житие князя Владимира Святого, того самого, который крестил Русь? До этого он повсеместно ставил идолов и поклонялся им, убивал братьев, насиловал пленниц, владел огромным гаремом, пил горькую, нарушал все возможные договора и клятвы, но тем не менее был возведен в равноапостольский сан. Или взять Александра Невского, после смерти тоже причисленного к лику святых. Он так сдружился с семейством разорителя Руси Батыем, что стал его приемным сыном. Он собирал для татар дань, топил в крови все восстания, в войнах с братьями призывал себе на помощь полчища поганых иноверцев. Грехи эти хорошо известны потомкам, но они как бы не в счет. Великие ратные подвиги и ревностное отношение к вере заслонили их.
– Зачем ты все это говоришь? – поинтересовался Кузьма. – Хочешь оправдаться, перед тем как пустить мне пулю в лоб?
– Если ты еще жив, значит, для чего-то нужен мне. Ты и этот никчемный темнушник, – игумен кивнул на труп Юрка, – не одно и то же. Пусть твоя душа и зачерствела в неверии, Божье слово еще способно проникнуть в нее. А в наших нынешних условиях служение Богу, служение церкви равносильно служению мне. И не надо кривиться… Теперь поговорим о конкретных делах. Сам понимаешь, что сейчас выходить на поверхность мне нет никакого резона. Вернуться назад не позволят. – Не выпуская Кузьму из поля зрения, игумен глянул на химер, висевших у него буквально над головой. – Вперед мы пошлем одного только брата Венедима. Пусть при помощи местных жителей заготовит для нас воду и провизию. Будем надеяться, что на неодушевленные предметы сторожа не реагируют. Запасшись провиантом, мы отправимся восвояси. Понесем братьям по вере благую весть об обретении царства Божьего.
– В каком качестве я тебе нужен? – осведомился Кузьма. – В качестве носильщика или в качестве ходячего запаса мяса?
– Это уж слишком. – Похоже, слова Кузьмы пришлись игумену не по нраву. – Людоедство мне претит. Но если в пути случится голод, мы утолим его твоими дрессированными нетопырями. В грядущем царстве Божьем их услуги тебе уже не понадобятся…. Очень скоро мы вернемся сюда. С толпами воодушевленных людей. Со святыми образами. С оружием. С взрывчаткой для химер. А главное, со словом Божьим, которое придется воспринять всем, кто ныне живет под покровом небес. К этому времени брат Венедим постарается приготовить нам достойную встречу.
Кузьма задумался, глядя прямо в черную дырку пистолетного ствола. Что делать? Согласиться на все самые унизительные условия, а по дороге сбежать? Нет, игумен не даст одурачить себя, не из таковских он. Самые грозные темнушники по сравнению с ним желторотые цыплята… Скорее всего он прикончит Кузьму еще на полпути, когда надобность в прислужнике отпадет. Отказаться? Но это уже верная смерть… Как говорится, куда ни кинь, всюду клин.
Размышления его, слегка затянувшиеся, игумен прервал самым бесцеремонным образом.
– Ну все, твое время истекло, – произнес он не то с сожалением, не то с облегчением. – У тебя был один-единственный шанс – сразу согласиться. Ты им не воспользовался. Так оно, может, и лучше. Прощай, Кузьма Индикоплав.
Силой Кузьма явно уступал игумену, да и резвостью вряд ли превосходил. Кроме того, нынче он лишился главного своего козыря – умения безошибочно ориентироваться в темноте (впрочем, в любом случае для игумена это был никакой не козырь, а битая шестерка). Но не стоять же столбом, покорно ожидая выстрела.
Эх, зря он заставил покойного Юрка с тщанием вычистить пистолет! «За перекос затвора отдал бы пол-Шеола!» – какие только глупости не лезут перед смертью в голову.
Едва только указательный палец игумена дрогнул на спусковом крючке, как Кузьма метнулся в сторону, заранее понимая, что от пули так просто не уйдешь. Звук выстрела был похож на зловещий треск крепежной стойки, не выдержавшей давления горных пород, однако никакой боли он не почувствовал и даже не услышал свиста пролетевшей мимо пули.
Инстинктивно обернувшись назад, Кузьма увидел, что игумен трясет кистью правой руки, мало что пустой, да еще и окровавленной, а Венедим, продолжая размахивать самым увесистым из своих крестов, отступает в сторону – одинаково поспешно и неловко.
Вот, значит, кто его спас! Смиренный инок, даже мухи прежде не обидевший. Кто бы мог такое предсказать!
Несмотря на боль и ярость, матерной бранью прорвавшуюся наружу сквозь плотно сжатые уста, игумен присутствия духа не утратил. Он не стал гоняться за Венедимом с топором, а, нагнувшись, шарил здоровой рукой в поисках выпавшего пистолета.
Наступил решающий момент. Такое ощущается нутром. Как поют метростроевцы: «Это есть наш последний и решительный бой…»
Рванувшись вперед, Кузьма что было силы толкнул игумена в ту часть тела, которая сейчас торчала кверху. Крепок был бывший метростроевец, а нынешний катакомбник Серапион Столпник, ничего не скажешь. Даже задница его производила впечатление металлической отливки. Недаром, значит, копил силушку, подвизаясь на своем столпе. На ногах-то он удержался, но, сделав по инерции несколько стремительных шагов, оказался за чертой, пересечь которую в обратном направлении не позволили бы химеры.
